Онлайн книга «Ты самая любимая»
|
Здесь, в мечети, Заре не хотелось врать, поэтому она отвечала односложно и уклончиво: приехала в гости к дяде, собирается поступать в институт, но еще не выбрала в какой. Однако имени этого «дяди» не назвала, и каких-то родственников, которых может знать муэдзин, тоже. Старик не настаивал, а предложил Заре работу — у него восемь точек на рынке, ему нужны продавщицы. Зара с презрением отвергла это предложение… Чуть погодя в мечеть стали собираться верующие — правда, совсем немного, а женщин и вообще всего несколько. Во время молитвы муэдзин, мулла и староста общины одобрительно смотрели, как молилась Зара — истово, с каким-то исступлением. А когда она ушла, посетовали: такая молодая и красивая девушка и так странно себя ведет — от работы отказалась, сказала, что у нее тут дядя, а кто именно — скрыла. Странная молодежь пошла, скрытная… Между тем Зара, очистившись молитвой, совсем другой, легкой походкой вышла из мечети и пошла к метро. Да, теперь ей все удастся! Она достала «Вокмэн», вставила в ухо крохотный наушник и включила кассету. Это, конечно, были песни «певца шахидизма» Тимура Муцараева. Этот храм будет взят, и зло уйдет! Солнца диск на восходе опять взойдет! Божий храм озарит пророк Иса, И огонь вдруг низвергнут небеса… Примеряя свой шаг к ритму песни, Зара решительно шагала по Пятницкой к метро. Да, теперь у нее все получится! И не важно, что клеммы взрывателя отсырели, попав под дождь, — она их сама починит, ее научили в горах, как это делать… О Аллах, дай нам истину понять, В трудный час дай силу нам устоять. В мире сем искушает нас сатана, Но прими джихад — и жизнь ясна… А в мечети на Большой Татарской муэдзин, оставшись один, набрал номер на своем мобильном. — Алло. Это Залихан с Большой Татарской. Давно не виделись. Хорошо, в чайхане… В вагоне метро Зара стояла у карты, смотрела, как от «Новокузнецкой» доехать до «Курской». Затем стала рассматривать пассажиров. Эти дети… Эти пожилые женщины с венозными ногами — точно такими, как у женщин в ее селе… Странно, но эти люди уже не вызывали в ней прежней ненависти. Вот одна, пожилая, полная, крашенная пергидролем, одетая в дешевую юбку, стоптанные туфли и нелепый жакет, достала из хозяйственной сумки пудреницу и помаду и, глядясь в эту пудреницу, жирно красит губы. Ей-богу, это смешно… Вот парочка молодоженов выясняют отношения, она требовательно спрашивает: «А кто влез в мою душу? Нет, я тебя спрашиваю: кто влез в мою душу?» Вот ребенок с воздушным шаром… И старушка нищенка идет по вагону: — Люди добрые! Я вас прошу ради Христа! У меня сын погибши в Чечне, помогите внучков прокормить, двое их, а то мать от горя руки на себя наложила. И я с ними осталась. Ради Христа!.. Остановка. В потоке пассажиров Зара пошла по переходу от «Павелецкой-радиальной» на «Павелецкую-кольцевую». В переходе играла на скрипке девушка, ровесница Зары, а у ног ее в скрипичном футляре всего несколько монеток… Между тем в Большом театре Катя, прижимаясь к отцу, завороженно смотрела на сцену, где шел отрывок из балета «Спартак»… А в чайхане в Замоскворечье муэдзин рассказывал подполковнику Климову о визите Зары в мечеть — «мы всех своих знаем, ее у нас никогда раньше не было, она сама сказала, что только приехала» — и о том, как Зара отказалась от работы, темнила насчет дяди и своих сельских родственников и как истово молилась — «так молятся перед восхождением, душу очищают»… На станции «Павелецкая» Зара зашла в вагон, села на свободную скамью. — Осторожно, двери закрываются, — сказало радио неподражаемым голосом Людмилы Гурченко. — Следующая станция «Таганская»… И снова — череда пассажиров перед ее глазами. Какой-то парень не то дурачась и скоморошничая, не то всерьез разыграл целую пантомиму отчаяния перед девушкой, которая собиралась выйти из вагона с другим молодым человеком. И это было настолько смешно, что пассажиры смеялись. И Зара невольно стала улыбаться вместе со всеми. Но вдруг… На «Таганской» в вагон, через дальнюю от Зары дверь, вкатил на инвалидном кресле молодой парень в камуфляже и с выставленной на обзор оголенной культей вместо левой ноги. Зара впилась в него глазами. О Аллах, она же знает это лицо в веснушках, эти глаза! Именно этот «герой» ворвался тогда на БТР в ее аул, именно он стрелял из огнемета, и от ужаса у Зары случился выкидыш! А теперь он катит прямо к ней и зычно, на весь вагон возглашает: — Братья и сестры! За кровь, пролитую в Чечне, и ногу, потерянную в бою с чеченскими бандитами, прошу помочь на протез! Зару как отрезвило! Как окатило из холодного ушата! А она-то, дура, расслабилась, стала им всем тут почти сочувствовать. Но теперь… Зара мстительно и почти счастливо улыбается. О, как ей повезло! Воистину Аллах акбар! Зара сунула руку в карман куртки, взялась за кнопку. Давай, сволочь, подойди поближе! Вот! Пора! Неизвестно каким чувством этот инвалид издали ощутил опасность — скорее всего просто наткнулся на ее взгляд. И — пресекся на полуслове, остановил колеса своего инвалидного кресла… С секунду они смотрели друг другу в глаза… Зара решительно нажала кнопку. Но взрыва нет. Нет взрыва! В остервенении она жмет еще и еще! И только теперь спохватывается — о Аллах! она забыла: у нее же детонатор не срабатывает… А поезд останавливается на станции, и инвалид спешно выкатил из вагона. Но Зара выскочила за ним. А он, оглядываясь на нее, стремительно покатил прочь по залу, виляя то за одну колонну, то за другую… Зара бежала за ним, держа руку в кармане куртки и отчаянно давя кнопку взрывателя… Безрезультатно! Впрочем, она и так догонит этого мерзавца, а пластит-4 взрывается не только от детонатора, но и от резкого удара. И уж этому сукину сыну она сейчас так врежет! И она бы действительно догнала его, но тут «инвалид» вдруг спрыгнул с инвалидного кресла и на двух совершенно здоровых ногах (только липовая культя болталась) подбежал к подошедшему поезду и запрыгнул в вагон буквально за миг до того, как двери вагона закрылись. И поезд тронулся, унося его от Зары… Зара осталась одна на платформе, бессильно и разочарованно глядя вслед укатившему «ветерану». Она обозналась — это был никакой не солдат-инвалид, а просто жулик… Ну что ж! Зато теперь она не пожалеет тут никого — ни стариков, ни детей! |