Онлайн книга «Робинзон. Инструкция по выживанию»
– Ясно. – Раз ясно, положи на каждый клапан руку и скажи про себя: «ЛОХ в пятый», а это – «ЛОХ в шестой». Ничего не трогай, не поворачивай. Только руку положил и так сказал. И пломбы не задень. Все клапаны опломбированы в закрытом положении. – А зачем руку-то класть? – Руку надо класть, чтоб ты привык. Чтоб внутри твоего тела созрело решение, и тогда в стрессовой ситуации ты будешь действовать как автомат. Тут каждый должен действовать как автомат. Иначе не выжить. – Понятно. Кашкин и Робертсон в выгородке кондиционирования. Кашкин: – Все клапана, идущие в другой отсек, надо знать. – Знаю, начштаба мне говорил. Про клапан выброса углекислого газа. – Это хорошо, что он так говорил. Теперь закрой глаза и нащупай мне этот самый клапан. Вслепую. – Зачем вслепую? – Затем, что в отсеке может не быть электричества. Упадет аварийная защита реактора – пропало электричество. – А аварийное освещение от батареи? – Да! Включается аварийное освещение от батареи. Но, во-первых, оно освещает не так здорово – только проходы, а здесь ты в потемках будешь ползать, и, во-вторых, оно будет до тех пор, пока хватит на то батареи. А если ты неделю в темноте будешь сидеть? – А что, такое бывает? – Все бывает. Жить захочешь, и месяц просидишь. – Так ведь воздуха же не хватит. – Хватит. Для этого есть химическая регенерация. Одной такой баночки хватает на 64 человека-часа. А если правильно дышать – то и на большее время. – А что значит «правильно дышать»? – Без паники это значит. Тихо сидишь и через раз дышишь. Вскрыл баночку, снарядил ее, родную, в регенеративную установку и сам сел рядом. А еще в отсеке есть запасные патроны для ИПов – изолирующих противогазов. – Это я знаю. Эдик меня включал. – Надо не только знать, надо в руках держать, носить, и чуть чего – маска ИПа порвалась или вообще нет маски – носом в него уперся и дышишь. Понятно? – Понятно. – Тогда пошли к системе ВВД. Кашкин и Робертсон у клапана ВВД в отсеке. Кашкин: – Клапан подачи ВВД в отсек. Ты уже знаешь: бороться с поступлением забортной воды в отсек, ставя раздвижной упор, бесполезно. До дырки не доберешься. И потом, если пробило на глубине, то вода, поступающая в отсек под давлением, превращается в пар – ни черта не видно. Как спасаемся? – Всплываем! – Правильно. Лодка (если у нас наверху не война, конечно) всплывает в надводное положение, и тогда мы видим течь. Что делаем в этом случае? – Даем воздух в отсек. – Да. Даем воздух высокого давления в отсек. Повышаем давление выше забортного – на полкило и даже меньше, и вода перестает течь – воздух не дает. И что должны делать люди в отсеке? – Устранять неисправность. – Да, но под давлением они долго не могут находиться. Почему? – Азотный наркоз! – Азотный наркоз, а потом – кессонная болезнь, если сразу давление снять. Поэтому? – Поэтому? – Поэтому всю эту борьбу за живучесть надо вести, включившись в ИДА-59. Жуть, правда? – Да! – Вот поэтому определились, попытались устранить течь, не устранили, людей из отсека – вон, а сами на всех порах в базу. Понятно? – Понятно. – Но чаще всего неисправность устраняют. – А люди? – Выживают люди. Кто жить захочет, тот и выживет. Кашкин и Робертсон на средней палубе пятого отсека. Мимо них пробегает Вознюшенко. – Андрей! – хватает его Кашкин. – А? – Дашь Артюху, чтоб с Робертсоном занятие провел по люкам? – По каким люкам? – В первом и десятом. О том, как из лодки через них выходить. – Потом! Сейчас Артюху не трогайте. Он на хер пошлет. У нас компрессоры все дохлые. Он трое суток не спал. Андрюха убегает. Из каюты появляется Сова. – Кашкин! – Я! – Ну чего там? – Работаем. – Ну и как? – Нормально. – Ну-ка, давайте сюда. Робертсон и Кашкин подходят к нему. – Ты ему глаза завязывал? – Нет еще. – Так на, завяжи, – подает Кашкину белую повязку. Тот завязывает Робертсону глаза. – Раскрути его. Раскручивают. – Хватит. Отпустили. – Ну вот, Робертсон, ты в отсеке один. Дым в отсеке. А ПДУ у тебя в каюте. Забыл ты его, например. Ты зажмурил глаза, затаил дыхание, и у тебя есть минута, чтоб дойти до каюты и найти там свое ПДУ. Время пошло. Робертсон шарит рукой по стенке и идет в сторону от каюты. – Все. Умер. Снимай повязку. Робертсон снимает повязку. – Понятно, почему ты умер? – Почему? – Потому что идешь в сторону от каюты. Кашкин! – Я! – Тренировать! – Есть! – Лейтенант Робертсон должен знать свой отсек как маму родную. Днем, ночью, с глазами, без глаз. Понятно? – Понятно! – Вперед! Пусть все пощупает с отрытыми глазами, а потом – с завязанными. Снимаете повязку, и он опять щупает. И так шаг за шагом. Медленно. Не торопясь. Лодку надо знать всю. И чтоб я не слышал, что «мы ракетчики, нам это не надо, это пусть механики, маслопупы, а мы – боевые части «люкс», люксы, нам это ни к чему». – Да никто так не говорит. – Не только не говорит, но и не думает. Я с вас не слезу, пока он не будет по лодке ходить, как по дому родному, в темноте, в туалет, ночью, на ощупь, не натыкаясь на мебель. – Ясно. – Вперед, если ясно. И все отсеки. Но сначала родной, пятый. – Понятно! – Ну начинай все сначала, если вам все понятно. И тут случается следующее: палуба уходит из-под ног – Савва, Кашкин, Робертсон падают носом вперед. Из «каштана»: «Аварийная тревога! Заклинка больших кормовых горизонтальных рулей на погружение!» В это время в центральном посту все, кто стоял, тоже летят. Из штурманской рубки вылетают командир и начальник штаба. Начштаба не удерживается на ногах и падает, а командир успевает прыгнуть в центральный, выхватить у падающего старпома из рук журнал, дать этим журналом по голове боцману Степанычу, подскочить к командиру БЧ-5, который находится в ступоре, и заорать ему в ухо: |