Онлайн книга «Искатели неба»
|
– Ваше преосвященство… – Ты сможешь провести меня к своему сыну? Незаметно. Так, чтобы никто не знал об этом? Я в удивлении уставился на епископа. Антуан тоже был озадачен, ну а бедняга официант просто потерял дар речи. Наконец он вымолвил: – Как будет угодно вашему преосвященству… – Я не хочу, чтобы кто-то знал об этом, – сказал епископ. – Я помогу твоему сыну, если будет на то воля Искупителя. Но пусть никто и никогда не узнает, что Господь спас его моей рукой. Что задумал Жерар, я понимал прекрасно. И от того на душе у меня было горько и противно. Ясное дело, что такого чуда простому человеку не совершить. Это не падучую исцелять, или бесноватого в разум приводить. Значит… значит, сделает епископ вид, что пытается помочь больному. Конечно же, тот приободрится – ведь сам Жерар Светоносный ему спасение пообещал! И воспользовавшись этим, Жерар бедолагу попросит нашим провожатым послужить. А что сын его все-таки умрет… так ведь на все Божья воля… Мы шли по узкой улочке Буды, старого района Аквиникума, подымаясь от реки вверх. Дома по большей части стояли красивые, каменные, этажей в пять. Хорошая земля, не бедствует народ… Официант шел впереди, едва не переходя на бег. Впрочем, как мы уже узнали, был он вовсе не простым официантом, а одним из старших управителей гостиницы, ради того, чтобы проникнуть к епископу, надевшим ливрею… Временами мадьяр оглядывался, убеждаясь, что мы и впрямь идем следом. Мы шли. И на епископе, и на нас с Антуаном были плащи, скрывающие епископскую одежду Жерара и наше иудейское облачение. Как ни удивительно, но епископ позволил нам с Антуаном его сопроводить. Я бы на его месте устыдился: что ж хорошего, такой спектакль перед умирающим разыгрывать! – Сюда, ваше преосвященство. Вслед за провожатым мы вошли в арку и оказались в маленьком дворике, куда выходили двери трех домов. Посреди дворика, возле клумбы, играли с щенком детишки, проводившие нас любопытными взглядами. Управитель достал тяжелый медный ключ, отпер дверь и впустил нас, предварительно заглянув и удостоверившись, что в передней никого нет. Едва войдя, я понял, что в этом доме – умирающий. Тяжелый дух болезни стоял в воздухе. Лекарства и гнусная духота от вечно затворенных окон… – Такой дух губит человека вернее любой болезни… – пробормотал Жерар себе под нос. – Да, ваше преосвященство? – недослышав, вскинулся управитель. – Проветривать надо, Ференц. Веди нас. Мадьяр бросился к какой-то двери, приоткрыл, что-то рявкнул на своем, захлопнул дверь. Объяснил: – Я велел прислуге не выходить. Они вас не увидят. – Веди, – повторил Жерар. Мы прошли несколько комнат – не то чтобы совсем уж роскошных, но и не бедных. В шкафах было много красивой посуды и безделушек цветного стекла и фарфора, везде чисто и прибрано, а несколько картин, висевших по стенам, принадлежали кисти хороших художников. Особенно удачна была темпера, изображавшая исход Искупителя из Рима, – устало бредущий в сгущавшейся тьме человек ничем не напоминал Пасынка Божьего, но почему-то сразу становилось ясно, что это именно он. – Здесь, ваше преосвященство… Первым вошел Жерар, потом мадьяр Ференц, потом мы с Антуаном. В небольшой спальне с глухо зашторенными окнами воздух был совсем уж тяжел да вдобавок еще и провонял крепким табаком. На высокой, как любят жители Паннонии, кровати лежал молодой мужчина с нездоровым измученным лицом. Рядом сидела на стуле пожилая женщина. Неужто мать? Тогда горе изрядно ее состарило… При нашем появлении больной попытался приподняться, женщина вскрикнула и вскочила, роняя из рук вязание. – Мир этому дому, – сказал Жерар, сбрасывая плащ на руки Ференцу. – Как тебя звать, юноша? – Петер… – Лежи и не вставай, Петер. Он сел на стул, положил руку на грудь больному. Покачал головой. Спросил: – Как долго овладел тобой недуг? – Полгода. – Я попробую тебе помочь, Петер. Если будет на то воля Искупителя, болезнь покинет тебя… – Жерар задумчиво взял с тумбочки у изголовья больного кисет, глиняную трубку. Бросил обратно, сказал: – А вот это – забудь. Петер не понял. – Если ты исцелишься, – терпеливо объяснил Жерар, – то навсегда забудешь о табаке. Ты знаешь, что Церковь осуждает привычку курить табак? – Да, ваше преосвященство… – Ну так и не кури, – сказал Жерар. – Лучше вина выпить, чем за трубкой тянуться. Ты обещаешь? В глазах Петера вспыхнула безумная надежда, он часто закивал. Его мать вдруг схватила трубку и кисет, швырнула на пол, принялась топтать. Но Жерар уже не обращал на это внимания. Он простер руки над Петером, прикрыл глаза, что-то зашептал. Мне стало не по себе. Шарлатанство? Прославленный епископ – обычный обманщик, каких немало развелось в Державе? Или он искренне заблуждается, переоценивает свои силы? Не понимает, какие чудеса дано совершать человеку, а какие – нет? Петер застонал, затрясся. – Тихо! – громко сказал Жерар. – Лежи тихо, брат мой. Не шевелись или ты убьешь себя! Его руки сдернули с Петера одеяло, легли на голую грудь, заскользили – будто нащупывая что-то. Насколько позволял полумрак спальни, я увидел, что лицо Жерара покрылось каплями пота. – Дай мне силы, Сестра… – прошептал он. – Дай мне силы, Искупитель… Не ради меня! Пальцы Жерара Светоносного затрепетали, будто у больного старческой трясучкой. Петер, выпучив глаза, замер на постели. Мать его, вцепившись зубами в край платка, отступила в угол. Ференц подошел к нам, и Антуан ободряюще взял его за руку. Похоже, мадьяр не надеялся на помощь епископа и происходящее сейчас лишило его всех сил. Жерар застонал. Да нет, нельзя так притворяться! Епископ Парижский, вольнодумец и смутьян, взвыл, будто от невыносимой боли, его руки вцепились в тощую грудь больного, словно решив разорвать кожу. Жерар запрокинул голову и крикнул: – Твоим Словом, Господь! В комнате стало холодать. Тяжелый дух не исчез, но будто раскрылось невидимое окно в бесконечную ледяную пустыню… Мы с Антуаном переглянулись, в один миг понимая. Как же так? Всем известно – живое и жившие на Слово не взять! Часть целого – на Слово не берется! О таком даже слухов не было и нет! Жерар обмяк, рухнув головой на постель Петера. Тот закашлялся, привстал, сгибаясь в мучительной судороге. Опомнившаяся мать бросилась к нему, поднося чистую тряпицу, – и больной стал натужно выкашливать в нее кровавые комки. А мы с Антуаном кинулись поднимать епископа. |