Онлайн книга «Статский советник»
|
Грин подпрыгнул, коснулся пальцами края ямы, но ухватиться было не за что. Тут обнаружилось, что при падении он уронил револьвер, и искать его в этой снежной каше представлялось делом долгим, а возможно, и безнадежным. Неважно, только бы выбраться. Он принялся остервенело утрамбовывать снег – руками, ногами, даже ягодицами. И тут вдруг пальба прекратилась. От этой тишины Грину впервые за долгие годы стало страшно. А он думал, что никогда больше не ощутит этого знобкого, стискивающего сердце чувства. Неужели все? Так быстро? Он влез на утоптанный снег, высунул из ямы голову, но сразу присел. К ограде густой цепью шли люди в штатском, держа в руках дымящиеся карабины и револьверы. Даже не застрелишься – не из чего. Сиди, как угодивший в яму волк, и жди, пока вытащат за шиворот. Опустился на корточки, стал лихорадочно шарить в снегу. Только бы найти, только бы найти. Большего счастья Грин сейчас вообразить не мог. Бесполезно. Револьвер, наверное, где-то там, на самом дне. Грин развернулся и вдруг увидел черную дыру, уходившую куда-то вбок. Не раздумывая, шагнул в нее и понял, что это подземный ход: узкий, чуть выше человеческого роста, пропахший мерзлой землей. Удивляться было некогда. Он побежал в темноту, наталкиваясь плечами на стенки лаза. Довольно скоро, шагов через пятьдесят, впереди забрезжил свет. Грин убыстрил бег и вдруг оказался в разрытой траншее. Она была огорожена досками, сверху над ней нависала каменная стена дома и вывеска „Мёбиус и сыновья. Колониальные товары“. Тут Грин вспомнил: в переулке, что выводил к скверу, была какая-то канава, а по краям – наскоро сколоченная изгородь. Вот оно что. Он выбрался из ямы. В переулке было пусто, но из сквера доносился гул множества голосов. Прижался к стене дома, выглянул. Люди в штатском сволакивали тела на аллею. Грин увидел, как двое филеров тащут за ноги какого-то полицейского и не сразу понял, кто это, потому что полы завернувшейся шинели прикрывали убитому лицо. Из-за отворота выпала пухлая книжка в знакомом переплете. „Граф Монте-Кристо“. Емеля взял с собой на акцию – боялся, вдруг не доведется вернуться на квартиру, и он не узнает, отомстил граф иудам или нет. – Чего это, а? – раздался сзади напуганный голос. Из подворотни высовывался дворник. В фартуке, с бляхой. Посмотрел на засыпанного снегом человека с остановившимися глазами и виновато пояснил: – Я ничего, сижу, не высовываюсь, как велено. Это вы кого, а? Хитровских? Или бонбистов? – Бомбистов, – ответил Грин и быстро пошел по переулку. Времени было совсем мало. – Уходим, – сказал он открывшей дверь Игле. – Быстрее. Она побледнела, но ни о чем спрашивать не стала – сразу кинулась обуваться. Грин взял два револьвера, патроны, банку с гремучей смесью и несколько взрывателей. Готовые корпуса пришлось оставить. Только когда спустились на улицу и благополучно свернули за угол, стало ясно, что квартира не обложена. Видно, полиция была уверена, что БГ сама придет в капкан, и решила воздержаться от наружного наблюдения, чтобы ненароком себя не выдать. – Куда? – спросил Грин. – В гостиницу нельзя. Будут искать. Поколебавшись, Игла сказала: – Ко мне. Только… Ладно, сам увидишь. Извозчику велела везти на Пречистенку, к дому графа Добринского. Пока ехали, Грин вполголоса рассказал, что произошло в Брюсовском. Лицо у Иглы было неподвижное, но по щекам одна за другой катились слезы. Сани остановились у старинных чугунных ворот, украшенных короной. За оградой виднелся двор и большой трехэтажный дворец, когда-то, наверное, пышный и нарядный, а ныне облупившийся и явно заброшенный. – Там никто не живет, двери заколочены, – словно оправдываясь, объяснила Игла. – Как отец умер, я всех слуг отпустила. А продать его нельзя. Отец завещал дом моему сыну. Если будет. А если не будет, то после моей смерти – управе Георгиевского ордена… Значит, про невесту Фокусника говорили правду, что графская дочь, рассеянно подумал Грин, чей мозг потихоньку начинал подбираться к главному. Игла повела его мимо запертых ворот, вдоль решетки к маленькой пристройке с мезонином, выходившей крыльцом прямо на улицу. – Здесь когда-то семейный лекарь жил, – сказала Игла. – А теперь я. Одна. Но он уже не слушал. Не глядя по сторонам прошел за ней через какую-то комнату, даже не посмотрев по сторонам. Сел в кресло. – Что же теперь делать? – спросила Игла. – Мне нужно подумать, – ровным голосом ответил Грин. – А можно я посижу рядом? Я не буду мешать… Но она мешала. Ее мягкий, бирюзовый взгляд не давал мысли организоваться, в голову лезло второстепенное и вовсе ненужное. Усилием воли Грин заставил себя не сбиваться с прямой линии, сосредоточиться на насущной задаче. Насущная задача называлась ТГ. Кроме Грина решить ее было некому. Чем же он располагал? Только хорошо тренированной памятью. К ней и следовало обратиться. Всего ТГ прислал восемь писем. Первое – про екатериноградского губернатора Богданова. Поступило вскоре после неудачного покушения на Храпова, 23 сентября минувшего года. Нивесть откуда появилось на обеденном столе конспиративной квартиры на Фонтанке. Напечатано на машине „ундервуд“. Второе – про жандармского генерала Селиванова. Само собой обнаружилось в кармане Гринова пальто 1 декабря минувшего года. Дело было на партийной „свадьбе“. Пишущая машина – снова „ундервуд“. Третье – про Пожарского и неведомого „важного агента“, который оказался членом заграничного ЦК Стасовым. Нашлось на полу в прихожей квартиры на Васильевском 15 января. Пишущая машина та же. Четвертое – про Храпова. На колпинской даче. Емеля подобрал записку, обернутую камнем, под открытой форточкой. Это было 16 февраля. ТГ опять воспользовался „ундервудом“. Итак, первые четыре письма были получены в Петербурге, причем между первым и последним миновало почти пять месяцев. В Москве же ТГ залихорадило: за четыре дня – четыре послания. |