Книга Квартет, страница 42 – Василина Орлова

Богаделов посерьезнел и глядел теперь на Елену внимательным и мудрым взглядом усталого человека. Он водрузил на нос очки жестом, в котором было что-то беспомощное, и сказал:

— Напрасно, Елена Алексеевна, вы думаете, будто никто, кроме вас, не видит происходящего и ничего в нем не понимает.

Елена дернулась возразить, но Богаделов поднял руку еще раз, призывая помолчать.

— В том, что вы говорите, есть верные вещи, на мой непросвещенный взгляд, и есть вещи не очень верные, но тоже хорошо звучащие по причине вашей катастрофической молодости и искренности. Все мы были когда-то революционерами. Ну, может, не все, но я был, хотя вы вольны мне и не поверить.

Елена впервые обратила внимание на четко обозначенные морщинки у рта Богаделова, и подумала, что ему, должно быть, лет около сорока. Просто сейчас он выглядел старше, чем с экрана телевизора.

— Разумеется, хочется в программе свежего, молодого, задорного. Тем более хочется размуного, ставящего вопросы о том, куда мы идем, да и о том, идем ли. Даже, может быть, вариантов ответов хочется. Но как вы думаете, почему ничего подобного на экране нет? Не торопитесь, я вам отвечу. Дело не в происках интервентов и не в черствости и повальной необразованности телевизионщиков. Дело в том, что нет ничего подобного в жизни. Все очень просто. Где неокрепшие голоса молодых талантов? — иронически воззвал Богаделов. — Где они, могучие голоса патриархов? Вы в состоянии назвать десяток фамилий людей, которые что-то сделали, по вашему мнению, серьезное? Их нет. А есть вот именно то, что мы и видим.

— Нет. Фамилий не могу назвать, потому что они не на слуху. Их нет, потому что мы их не ищем и не стремимся услышать.

— Вам с вашими завиральными идеями надо в школу идти работать. Тогда следующее поколение может и будет лучше нашего.

— Ну да, — слабо махнула рукой Елена, — дерево без корней не растет. А кстати, работала я в школе, — вдруг призналась она.

— Вот как? — не удивился Богаделов. — То-то я смотрю на вас, и вижу учительницу свою в девятом классе, математичку. Интонации те же, назидательные. Не обижайтесь, пожалуйста. А ушли почему?

— Трудно объяснить. Показалось, не мое.

— Ваше, ваше, не сомневайтесь. — кивнул Богаделов, задумчиво уставившись перед собой. — Ну, и что теперь прикажете делать с вами?

— В каком смысле?

— Так ведь передача-то уже по всем анонсам прошла, я «под вас» время выбил, на совете директоров уламывал. — морщил лоб Богаделов, вертя в пальцах карандаш. — Замену вам подыскать. С хорошей дикцией, и что будет?

Он крякнул, кинул карандаш на стол.

— Вы мне проект разваливаете, Елена Алексеевна. Вот уж не предполагал, что вы такая строптивая особа окажетесь. Думал, штуки разные откалывает, фразы кидает, возмущает, шокирует, а вы, стало быть, всерьез это все. Да-а.

В кабинете внезапно стало слышно, как стучат настольные часы. Через минуту Елена сдала ладью:

— Ну, в принципе, можно было бы немного по-другому.

Богаделов метнул цепкий взгляд поверх очков.

— Попробуйте. Давайте, там посмотрим, куда кривая вывезет. Рамки жесткие, но все-таки это рамки, их можно раздвигать постепенно. Медленно, неторопко, а не как вы взялись, нахрапом. На одной харизме далеко не уедешь, Елена Алексеевна.

Елена снова прошла в студию и прочла положенное с нейтральной вежливо-ироничной улыбкой, хотя на душе у нее кошки скребли. Настало время разобраться с гостем.

В студию ввалился набриолиненный тонконогий персонаж в модном длинном пиджаке, Парочкин. Жуир, ясно с первого взгляда, оправдались худшие Еленины опасения. Он лучезарно улыбнулся в камеру, и стало заметно, что в переднем ряду не хватает зуба, потом обратил свое благосклонное внимание на Елену.

— Расскажите о вашей последней коллекции, — прочитала она по листу после необходимых приветствий.

— О! — вскричал Парочкин. — Это секрет. Могу только сказать, что она побьет все хиты прошлых сезонов. Я использовал для ее пошива нетрадиционные материалы.

— Чем же на этот раз нас порадуете?

— Консервные банки! — изрек Парочкин, и тонкой ладонью провел по шевелюре, блестящей в свете софитов подобно стеклу. — И тюбики от зубной пасты. Это все, что я пока могу вам сказать. Консервные банки и тюбики, как символ вторичной утилизации ценностей.

Елена выходила со студии с ощущением провала. Эта дубина Парочкин десять минут распинался на разные темы, все больше касательно своей гениальности, а она задавала вопросы по списку и ерзала на месте от нетерпения, жаждая отделаться от его прелестного общества.

— Совсем другое дело. — отметил Богаделов, поймав ее за рукав. — Вы прямо пожирали его глазами, было видно, вам не терпится узнать о человеке побольше. Судя по всему, он произвел на вас впечатление?

Елена глянула на него, как на чумного.

— В следующий раз запись с известным писателем, автором тридцати восьми бестселлеров, вот вам парочка на ознакомление. — Богаделов сунул ей книжки в обложках попугайной расцветки.

— Спасибо. — пробормотала Елена. — Больше от меня ничего не требуется? Ну я тогда пойду.

Она была убита, и даже теплый ветер не освежил. И домой вернулась в настроении паршивом, хуже некуда. Не успела сварить кашу на ужин, запищал телефон.

— Здравствуйте, Елена Птах. — сказал мужской голос в трубке независимо и требовательно, тоном упрека. — Наконец-то я вас застал.

— Не могу пока разделить вашу радость, так как не знаю, с кем говорю. — откликнулась не очень любезно Елена.

— Само собой, вы не знаете. Вам до меня дела нет, я фигура, в вашей жизни не существующая. Я вас никак не задеваю, хотя вы меня и задеваете.

— Очень интересно. — равнодушно констатировала Елена.

— Стив Безобразов, — представился обладатель голоса. — И обратите внимание, ударение в фамилии ставится на букву «о». Прошу не перепутать.

— Постараюсь, — сказала сбитая с толку Елена.

Это имя ей ничего не говорило. Удивлял не столько факт появления очередного незнакомца, сколько то, как он исковеркал свою старую русскую фамилию, присвоив ей несвойственное ударение.

— Ну что же, вы еще не поняли, откуда ветер дует? — настойчиво спросил Стив Безобразов.

— Простите, нет.

— Я художник. — воззвал Безобразов. — Творец, к вашему сведению.

— Рада за вас, — овсянка на плите настоятельно требовала присутствия, а разговоры по телефону с потенциальными пациентами клиник могли бы и подождать.

— Вы же грубо растоптали высокое искусство. — быстро проговорил Стив Безобразов, видимо, боясь, что она оборвет его. — Я звоню вам высказать свое «фи». Вчера я прочел статью в этой отвратительной «Столичной газете», отвратную статью в отвратительнейшей газете. И статья была подписана вашим именем. Эта статья переполнила чашу моего терпения. Она еще раз напомнила мне тот ужасный вечер, когда вы схватили со стенда мою композицию и разгромили ее на глазах плебеев.