Книга История одного предательства, одной страсти и трех смертей, страница 24 – Метин Ардити

В этот момент дверь открылась, в комнату заглянул Павлос.

— Госпожа Катина зовет тебя, — сказал он Стелле.

Он подождал, пока та выйдет из помещения, и закрыл за собой дверь, оставив Павлину и Бубуку в прачечной наедине.

— А если девочка? — спросила Бубука.

— Я назову ее Андрианой.

Глаза Павлины наполнились слезами. Бубука смотрела на нее невозмутимым, серьезным взглядом и продолжала терзать ее вопросами:

— Тебе грустно потому, что ты не сможешь оставить себе ребенка?

Павлина качнула головой в знак согласия.

— Бабушка сказала Павлосу, что так будет лучше для твоего ребенка. Это правда?

Павлина снова кивнула.

— Он выйдет из твоего живота, и ты его больше не увидишь?

И снова Павлине пришлось согласиться.

— Когда ты его встретишь на улице, ты не будешь знать, что это он?

Павлина начала беззвучно плакать.

— А он будет знать, что ты его мама?

В эту минуту Стелла открыла дверь. Бубука с важным видом посмотрела на Павлину, сказала «До свидания», повернулась и, не торопясь, вышла из комнаты.

После работы Павлина пошла вверх по улице Займи, направляясь к дому Папазоглу. Как всегда, остановилась, у бакалейного магазина Шриссулы. Та доставала одну за другой мелкую скумбрию из большой бочки с рассолом и укладывала ее в жестяную банку.

— Я сейчас закончу, — сказала она Павлине, — заказ из «Карлтона». Посыльный придет через пять минут.

Павлина села на один из двух деревянных табуретов, стоявших за прилавком. Шриссула закрыла банку при помощи двух наложенных крест-накрест широких резинок и подняла глаза Павлину:

— Ты все об этом думаешь?

— Все больше и больше, — ответила Павлина.

Она представила себе, как скажет: «Я хочу подержать его немножко на руках». А когда это произойдет, попросит, чтобы ей дали несколько минут на отдых. Может ведь она прижать к себе собственного ребенка? Никто не имеет права ей это запретить! А потом она убежит тайком из клиники вместе со своим малышом. В худшем случае у нее будет небольшая потеря крови в такси, на котором она уедет в Фалер из родильного дома на улице Королевы Софии. Она заплатит водителю за испачканное сиденье и спрячется у Шриссулы. И будет зарабатывать себе на жизнь. Нельзя разлучать ребенка с матерью. Мать должна любить его, кормить своим молоком, согревать теплом своего тела. Мать должна ласкать, целовать, баловать его. Павлина представила, как она покусывает малютке ножку, облизывает животик, целует в губки. Никогда и никто не отнимет у нее этого ребенка!

Рассказать Шрисулле о своем разговоре с Бубукой у нее не хватило сил.

— Что-то сегодня произошло, я чувствую, — сказала Шриссула, внимательно глядя на Павлину.

— Я устала, мы намучились с наматрасниками с плиссированными уголками, много работы было…

Павлина встала и произнесла:

— Спокойной ночи.

— До завтра, дитя мое.

Они обнялись. Шриссула прижала Павлину к своей огромной груди. Потом положила ей руки на плечи и воскликнула:

— Какая же ты молодая!

Павлина промолчала. Ее дочь могла бы быть счастлива в Фалере. У нее появилось бы много друзей в округе.

Воскресенье, двадцать третье марта 1958 года

Деспина варила себе кофе, когда Павлина зашла на кухню.

— Я сяду на первый проходящий автобус, — сказала Павлина. — Поеду прогуляться в Плака или Колонаки, а оттуда приеду на площадь Омониа. Встретимся прямо в театре.

— Хочешь, я с тобой пойду? — спросила Деспина. — На витрины посмотрим…

— Хочется побыть одной, — ответила Павлина, — извини.

В этот момент вошла Стелла:

— Ты сегодня в театр идешь… Деспина мне сказала, что ты знаешь эту пьесу… Скажи, откуда тебе о ней известно? Кажется, у тебя даже есть ее текст?

Деспина с беспокойством взглянула на сестру, однако та продолжала в том же духе:

— Деспина его видела. Ты ведь его видела, Деспина?

— Такис мне дал почитать текст, — вынуждена была слукавить Павлина. — В Спетсесе я ему портьеры шила.

Стелла давно хотела задать этот вопрос. Деспина, видимо, не смогла удержаться от распиравшего ее желания рассказать сестре о существовании рукописи.

— А кто подчеркнул реплики Телемаха? Ты? — настаивала Стелла, испытующе глядя на Павлину. — Или кто-то другой?

— Они уже были подчеркнуты, когда Такие дал мне текст, — ответила Павлина. — Наверное, это был экземпляр для другого Такиса. Ведь это он играет Телемаха, правда?

— Конечно, он, — сказала Деспина. — Увидишь, он тоже великолепен.

Павлина около часа простояла у служебного входа в театр, пока не увидела Такиса, который появился на углу улицы Святого Константина. Он оживленно разговаривал с мужчиной лет тридцати, более высоким, более смуглым и еще более красивым, чем он сам. «Второй Такис, точно», — подумала Павлина.

Метрах в десяти от входа Такис остановился как вкопанный.

— Ты что, привидение увидел? — спросил его спутник.

Такис отмахнулся от него, как от мухи. Приятель проследил за его напряженным, пристальным взглядом и удивился, заметив беременную женщину.

Павлина и Такис смотрели друг на друга как зачарованные. Потом Такис, словно очнувшись, медленно подошел к служебному входу, не спуская с Павлины глаз.

— Кто это? — спросил его приятель, силясь понять, в чем дело.

Он догнал Таксиса и заглянул ему в лицо.

— Двоюродная сестра Ариса, — ответил тот с растерянным видом.

— Какого Ариса?

— Со Спетсеса.

Приятель Такиса чуть заметно кивнул, давая понять, что все понял, и шепнул:

— Встретимся в гримерной.

Такис направился к Павлине. Подойдя очень близко, протянул ей руку. Она выдержала его взгляд и не шелохнулась.

— Ты сердишься на меня за то, что я не пришел на похороны? — Он опустил руку и добавил: — Так ведь?

— Похороны произошли из-за тебя.

— У твоего двоюродного брата были проблемы, — возразил Такис, делая ударение на слове «проблемы», словно это все объясняло.

— Из-за тебя, и только из-за тебя, — произнесла Павлина более громко.

Такис на секунду опустил взгляд и снова посмотрел ей в глаза:

— Ничего подобного, Павлина. Я любил твоего двоюродного брата искренне. Я не хотел причинить ему ни малейшего зла! Если бы я знал, что он настолько раним… Он не понял того, что я ему сказал… — Такис говорил приглушенным голосом, тревожно оглядываясь на стойку охранника. Потом добавил шепотом: — Я никогда никому не делал зла!