Онлайн книга «Дом, в котором… Том 2. Шакалиный восьмидневник»
|
На Слепого они натыкаются в самом конце коридора. Он избивает автомат с газированной водой в надежде вернуть проглоченную монетку. – Мучает жажда? – спрашивает Сфинкс. – Уже нет. Слепой в последний раз бьет по автомату, и на пол падает картонный стаканчик. Слепой поднимает его. – Девятый, – говорит он. – И хоть бы один полный. – Слепой, из этого автомата уже сто лет ничего не вылезало, кроме стаканов. По соседству Пузырь из третьей рулит по автостраде, сбивая встречные машины и сотрясая игральный автомат. – Тебе Рыжий в этих краях не попадался? – Что у тебя с голосом? – интересуется Слепой. – С чего это ты осип? – Оберегая стайное имущество от длинноногих шлюх, – мрачно отвечает Сфинкс. – Да? Габи заходила? Сфинкса охватывает жгучее желание пнуть Слепого. Разнести ему щиколотку вдребезги, чтобы любимый вожак надолго охромел. – Заходила, – цедит он, борясь с собой. – И надеюсь, что больше не зайдет. Что ты об этом позаботишься. Слепой вслушивается, склонив голову. Потом предусмотрительно заходит за автомат, убирая ноги из пределов досягаемости Сфинкса. – Мое упущение, – признает он. – Впредь буду более бдителен. Кто это с тобой? Курильщик? – Он самый. Вытащил его прогуляться. – Нервничает? – равнодушно спрашивает Слепой. – А я тебе говорил. Черный его попортил. Онемев от возмущения, Курильщик смотрит на них снизу вверх. На двух наглых, самовлюбленных ублюдков, обсуждающих его, словно его здесь нет. У Пузыря выключается экран, автомат с дребезгом проигрывает ему несколько тактов похоронного марша. Он слушает, обнажив голову. В актовом зале прыщавый Лавр отодвигает от рояля стул-вертушку и платком вытирает пот со лба. – А теперь сыграй что-нибудь не такое занудное, – просят его. Лавр надменно усмехается в пространство. Никто ничего не смыслит в джазе. Просвещать их бесполезно. Колясники в ошейниках дружно аплодируют. Его улыбке, а не его игре. Потерянный, Курильщик катается по первому этажу. «Дышит уличной копотью». Он демонстративно отъехал от Сфинкса и Слепого и теперь жалеет об этом. Стоило послушать, что бы они еще о нем сказали. Когда первый приступ злости прошел, Курильщик заподозрил, что сказанное было адресовано ему. Что как только он отъехал, они заговорили о другом, а Сфинкс еще раз убедился, что он не умеет слушать. – Ну и черт с вами, – говорит он. – Не обязан я выслушивать ваши дурацкие замечания. – Чьи? – с интересом спрашивает кто-то, и, подняв глаза, Курильщик натыкается на улыбку Чеширского кота в исполнении Рыжего. – Неважно, – растерянно бормочет он. Ему никак не удается привыкнуть к тому, что с ним заговаривают члены других стай. Их готовность к общению сбивает с толку, как будто он все еще Фазан. Рассердившись на себя, он поправляется: – Сфинкса и Слепого. Обсуждают меня в глаза, как будто я глухонемой. Это бесит. Улыбка Рыжего делается шире. – О-о, – тянет он. – В какие сферы я ненароком взлетел… Курильщика передергивает. Над ним издеваются. Но невольное уважение к вожаку, пусть даже такому клоуну, как Рыжий, мешает развернутся и уехать. Рыжий как ни в чем ни бывало протягивает ему сигареты и закуривает сам, плюхнувшись на пол. Волосы у него, как засохшая кровь, и губы такие же яркие, словно в губной помаде. Подбородок в розовых царапинах от бритья, на шее – связка сухих куриных костей. Он чудной, как все Крысы, а вблизи кажется даже еще более странным. – Рыжий, – неожиданно для себя спрашивает Курильщик, – что ты знаешь о матушке Анне? Рыжий задирает голову. В лягушачьих очках сверкают блики коридорных лампочек. – Очень мало, – признается он, стряхнув пепел прямо на белые брюки в цветочек. Ужасающе грязные. – Честно говоря, я не силен в истории. Кажется, она тут была директрисой в конце прошлого века. Жутко религиозная. Слышала голоса святых. Этакая Жанна д'Арк на пенсии. Впрочем, она ведь была монахиней. При ней к Дому пристроили лазарет. До того имелся один жалкий кабинетик с медицинской сестрой и палата на две койки. За каждой мелочью приходилось мотаться в город. Дом-то тогда еще находился в пригороде. – Откуда ты все это знаешь? – Курильщик потрясен информированностью Рыжего и тем, что тот, оказывается, умеет нормально говорить. Ему казалось, что Крысы объясняются в основном междометиями. Рыжий пожимает плечами: – Откуда? Да в принципе это все знают. Здесь ведь как? Хочешь что-то выяснить – покопайся в старых бумагах. В дальнем подвале их свалены целые груды. Что-то конкретное откопать нелегко, но при желании можно. Ближе к выходу лежат бумаги поновее, а совсем давние – в ящиках у стен. Курильщик ежится при мысли о том, что Рыжий – Рыжий! – мог копаться в старых документах, интересуясь историей Дома. Да бог ты мой! Если бы его спросили полчаса назад, он бы, скорее всего, ответил, что Рыжий неграмотный. – И Табаки знает оттуда же. Курильщик не спрашивает, он утверждает. Но Рыжий расценивает его слова как вопрос. – Табаки! – смеется он. – Табаки знает лучше всех. Он-то в основном и откапывал эти бумажки. Откапывал, сортировал и заставлял всех читать. Спроси его, расскажет куда подробнее. Курильщик затягивается с такой силой, что начинает кашлять. Разгоняет перед лицом дым и говорит сипло: – Он рассказал. Только не упомянул о документах. – Любит темнить, – соглашается Рыжий, зевая. – Такая порода. Перед ними возникает Сфинкс. – А я тебя искал, – говорит он Рыжему. Рыжий садится прямее: – Кажется, ты меня нашел. – Ты подсунул Слепому Габи. Я это кое-как пережил. Но регулярные набеги на спальню терпеть не намерен. Учти, если она еще раз у нас появится… Рыжий вскакивает, так старательно изображая ужас, что Курильщик не может не рассмеяться. – То ты об этом горько пожалеешь, – заканчивает Сфинкс. – Я ясно выражаюсь? – Более чем. Ну а если сам Слепой вдруг… – Со Слепым я уже поговорил. Рыжий отвешивает шутовской поклон: – Все, что в моих силах. Всегда. Я преисполнен рвения, амиго! – Не паясничай, – просит Сфинкс. – Не буду! Курильщик опять фыркает. Сфинкс и Рыжий не обращают на него внимания. Сфинкс задумчиво рассматривает Рыжего, словно пытаясь что-то припомнить. Рыжий почесывается. – Чем еще могу быть полезен? – Сними пожалуйста, очки, если тебе не трудно, – просит его Сфинкс. |