Онлайн книга «Дом, в котором… Том 3. Пустые гнезда»
|
Зал вяло аплодирует, радуясь окончанию Акульей речи, кто-то из самых активных Псов даже кричит: «Браво!» – и свистит, распоясавшись, но его быстро унимают, так что Акула отбывает со сцены под отдельные жидкие хлопки, и его место занимает старичок биолог, вооруженный здоровенным свитком с прощальной речью. – Нервы у тебя, – говорит Слепой, – совсем расшатались… – Не без твоей помощи, – огрызаюсь я. – И оставь в покое мой загривок, я никуда не собираюсь падать. Он послушно убирает руку. – А мне показалось, что собираешься. Извини… Улыбке его не хватает переднего клыка и доброты, но он, во всяком случае, очень старается ее на меня излить. Я смотрю на него внимательнее и замечаю кое-что новое. Раньше Слепец таскал на себе черный длиннополый пиджак, похожий на сюртук начала века, на голое тело. Сегодня он надел под него майку, и что-то похожее на кольцо болтается на шее, зацепившись шнурком за пуговицу. – Что это? – спрашиваю я. – У тебя на шее. – Это? – он протягивает мне железное кольцо. – Забыл тебе сказать, я обручился. – О господи, – говорю я. – С кем? – С Крысой. Вчера вечером. – Поздравляю, – вздыхаю я. – Не имеет смысла обсуждать это задним числом, но ты не мог найти себе кого-нибудь более уравновешенного? – Ха, – говорит Слепой. – Стану я с вами советоваться. После того как вы меня разлучили с моей первой любовью. Совершенно по-свински. – Ты эту дылду Габи имеешь в виду? Побойся бога, Слепой, ты же ей по плечо. – Зато с Крысой мы одного роста, – он прячет кольцо под майку, но тут же, поморщившись, извлекает обратно. Должно быть, оно оцарапало ему раны. – Это она в честь помолвки тебя разукрасила? – не выдерживаю я. Лицо Слепого каменеет. – Хватит, – говорит он. – Данная тема не обсуждается. – Есть! – взлаиваю я и перевожу все внимание на кафедру, где биолога успел сменить мрачный Бурундук с еще одной прощальной речью, расслышать которую невозможно в связи с отсутствием на местах Акулы и Ральфа, которые удалились покурить. Атмосфера в зале безобразная. Многие открыто дымят, гул голосов усилился, отдельные личности перебегают из ряда в ряд, чтобы пообщаться с соседями, у Крыс громко играет музыка. – Отвсегосердцанадеемся… сумеетепроложить… светлое будущее… несмотря на… и достоинство школы… высоко… – Бурундук без особого энтузиазма бубнит под нос, иногда прерываясь, чтобы с надеждой обнюхать пустой графин. Я протискиваю на передний стул вторую ногу, почти ложусь, хотя здешние стулья как будто специально задуманы так, чтобы сидящему невозможно было принять удобную позу. Горбач отключает плеер и со вздохом прячет его в рюкзак. – Что творится? – спрашивает он. – Наши дорогие преподаватели прощаются с нами. Завтра или послезавтра они отчаливают. – Ну да? – Горбач удивленно рассматривает Бурундука. – Серьезно? Мы их больше не увидим? – Думаю, нет. Так что если хочешь обнять кого-нибудь на прощание и разрыдаться, поспеши. Кстати, наш вожак обручился. Можешь обнять и его. Слепой корчит мне зверскую гримасу. Горбач откашливается. Дальнейший обмен информацией невозможен, потому что из переднего ряда к нам проникает Рыжий с сигаретой в зубах и подсаживается к Слепому. Весь наш ряд уже забит посетителями, жмущимися на краешках стульев, толкаясь и тесня друг друга… – Отсядем? – предлагает Горбач. – А то здесь становится тесновато. Я киваю. Он сгребает свое добро, закидывает на плечо, и мы перебираемся на три ряда назад, подальше от стремительно обрастающей гостями стаи. – А с кем обручился Слепой? – спрашивает Горбач. – С Крысой, с кем еще. – Мог и с кем-то еще, – не соглашается Горбач. – Он такой. Непредсказуемый. Очень верное замечание. Только редко высказывающиеся люди умеют произносить такие убийственные в своей простоте фразы. Но меня это почему-то не утешает. – Крыса лучше, чем Габи, – уверяет Горбач. – Еще неизвестно, – отвечаю я, вспоминая порезы на груди Слепого. Настроение окончательно падает. Горбач закуривает и вытягивается на стуле. Где-то среди Птиц громко, на весь зал включается транзистор, но звук тут же приглушают. – Счастливого вам пути, дорогие дети, в большую и счастливую жизнь! Да. Всего наилучшего вам! Бурундук спускается со сцены, и его место занимает Мастодонт, чье появление на кафедре зал встречает нехорошим оживлением. Акула и Ральф между тем возвращаются. Последние перебежчики спешат воспользоваться паузой, пока они пересекают проход, поэтому в зале топот, возня и скрип стульев. Я смотрю на Мастодонта и упускаю момент, когда рядом с нами кто-то садится. Оборачиваюсь на приветствие Горбача и вижу, что это Черный. Без свиты он выглядит не так внушительно, как на расстоянии, окруженный Псами. Можно сказать, у него вполне домашний, привычный вид, но я все равно напрягаюсь. Вежливое приветствие, само собой, как водится, а после смотрю на Мастодонта, чтобы не начать рассматривать Черного с неприличным интересом. – Ну, что я могу сказать… Мастодонт – клетчатый прямоугольник с боксерски сплющенным носом и такими же губами, оглядывает зал поверх бумажки с речью и откашливается. – Автомат бы вам в руки, – подсказывают из зала. – И лечь первым двум рядам! Подсказывают довольно громко. Мастодонт багровеет и вертит шеей, высматривая крикуна. – Ну, вы… – хрипит он. – Тихо там, внизу! Зал притихает. Не стоит думать, что надолго. – Я, как и все выступавшие здесь до меня учителя, немало крови и пота… Черный рассказывает Горбачу, как его навестила утром Нанетта: – Смотрю, лезет в форточку. Сама прилетела, я ее не звал. Даже не сразу сообразил, как это странно. Знаешь же, никогда она ко мне не лезла, даже птенцом, а тут вдруг прилетела… Черный глядит на Мастодонта, и Горбач тоже. Еле шевелят губами, но мне все слышно. При этом отчего-то ощущение неловкости, как у подслушивающего. Абсолютно неоправданное. Я ведь не виноват, что сижу так близко. Если бы Черный не хотел, чтобы я его слышал, он отловил бы Горбача где-нибудь в другом месте. – Старался сделать вас чуток поздоровее! – врывается в мои мысли голос Мастодонта. – Не скажу, что достиг в этом больших успехов… – С автоматом-то оно было бы вернее, – опять подсказывают ему из зала. Мастодонт выдерживает тяжелую паузу. В зале смех и похрюкивания. – Но, как я вам уже не раз повторял… – Хороший калека – мертвый калека! – восторженно подхватывает целый хор. Еще бы. Высказывания Мастодонта давно стали классикой. Цитировать их по памяти может даже Слон. |