Книга Дом, в котором… Том 3. Пустые гнезда, страница 30 – Мариам Петросян

– Слава богу, мне удалось сегодня никого не придушить, – пробормотала Душенька сквозь зубы, рассматривая свое отражение в зеркальце пудреницы. – Удивительное самообладание…

– Ха-ха-ха! – мрачно подал признаки жизни Ящер.

– Я думала, со Стёклами никто не сравнится, – продолжила Душенька. – Но эта сексуально озабоченная корова Бедуинка и ее переплюнула.

– Ах, ну как можно говорить такое о ребенке! – возмутилась Овца.

– Ребенке?! – изумленная, Душенька едва не выронила пудреницу. – Ребенке? Да она выглядит старше своей матери, эта жирная сучка!

– Что за выражения! – ахнула Овца.

Выражения в комнате отдыха явно звучали и более крепкие, а негодование Овцы успело утратить выразительность. Ральф порадовался, что не пришел раньше. Истерика к его появлению успела выдохнуться, а он не был сочувствующим слушателем, способным вывести ее на новый виток. Впрочем, он не сомневался, что еще до начала собрания его успеют посвятить во все подробности учиненных в приемной безобразий.

– Что вы там так пристально высматриваете? – раздраженно осведомился Гомер у Душеньки. – Не прибавилось ли у вас с утра морщин?

– Нет! – Душенька с треском захлопнула пудреницу. – Я смотрю, не поседели ли волосы у меня в носу.

Воспитатели обменялись ненавидящими взглядами. Гомер невольно дотронулся до носа. Волосы в нем росли всякие, и седые, и пегие, достаточно далеко вылезая из ноздрей, так что замечание Душеньки он просто не мог не принять на свой счет.

– И он еще разговаривает! Он еще чем-то недоволен, – фыркнула Душенька. – После всего, что мы по его милости выслушали!

Гомер застонал, дергая ногами в расшнурованных ботинках, и поправил компресс на лбу.

– И имеет наглость изображать из себя жертву!

Овца, словно надеясь охладить накаленную атмосферу комнаты, включила стоящий в углу вентилятор. Шериф протопал к подоконнику и взгромоздился на него.

Душенька – неожиданно красивая в ярости, нос ее как будто стал короче, глаза заблестели – обратилась к Ральфу:

– Вот зачем, скажите, ему понадобилось притаскивать на встречу с родителями одного Фазана троих? Кто-нибудь может мне это объяснить?

Никто ничего не собирался объяснять о Фазанах, и меньше всего Ральф, но Душенька и не нуждалась ни в чьих объяснениях. Ей необходимо было выплеснуть негодование. Молчаливый слушатель ее вполне устраивал. Но у нее нашелся конкурент.

– Чертов Акула не отрывался от телефона, – доверительно сообщил Ящер Ральфу. – Почти сорок минут. Папаша Сморкача жрет меня с потрохами, а старый пень все это время воркует с молчащей трубкой. Здорово, да?

– Чего он хотел? – спросил Ральф, понимая, что, так или иначе, ему все расскажут.

– Кто?

– Отец Сморкача.

– Аттестат, чего же еще? Чего они все хотят, даже когда разоряются насчет знаний. Берите откуда хотите, это не мои проблемы, и вообще предупреждали бы, что у вас здесь школа для слабоумных, заранее.

Ящер потер переносицу.

– Сморки раздобыл своему родителю экземпляр вопросника. И вот этот бык машет передо мной треклятой бумажкой и ревет так, что слышно в соседнем квартале. Интересуется, как так вышло, что большинство наших учащихся не сумели ответить на эти вопросы. И что я мог ему сказать? Когда там самый сложный вопрос: относится Австрия к европейским странам или к азиатским. И заметь, все это время его тошнотворные Фазанята, – Ящер кивнул на виновато заморгавшего Гомера, – в двух шагах от нас щеголяют латинскими изречениями и до кучи цитируют каких-то античных философов.

Гомер издал протестующий стон, переполошивший Овцу.

– Пока, наконец, – продолжил Ящер, распаляясь все сильнее, – мама Пирожка не сообразила взять у папаши Сморкуна его замурзанную бумажку, не ознакомилась с вопросами и не начала выяснять, каким таким образом вот эти мальчики, – Ящер заговорил высоким голосом, имитирующим женский, – вот эти двое, демонстрирующие такой высокий интеллектуальный уровень, могли не пройти примитивнейшее тестирование.

Ральф не сумел сдержать улыбку.

– И как они выкрутились? – спросил он.

– Выкрутились? – изумился Ящер. – Фазаны? Да никак! Просто сидели и пялились на нас, гнусно усмехаясь. Выкручиваться пришлось мне. Причем за всех, потому что Альф упал в кусты и прикинулся дохлым!

– У меня случился сердечный приступ! – возмутился Гомер. – Я чуть не умер, и не было в том ни малейшего притворства!

– Ну да, – кивнул Ящер. – Конечно, не было. У одного сердце, другой обнимается с телефоном, а кто-то отдувается за всех.

– Если вы меня спросите, – прогудел Шериф с подоконника, – так это он во всем виноват, – Шериф ткнул пальцем в сторону Гомера. – Незачем везде пихать своих Фазанов, от них у нормальных людей мурашки по коже. Мои Крысята бы не подкачали, они зазря рты не разевают.

– Потому что они у них и так вечно разинуты, – вмешалась Душенька. – А глаза закрыты. И головы дергаются.

– Ну? А я о чем? – согласился Шериф, ничуть не обидевшись. – Самое оно, то, что и требовалось.

Вконец затерроризированный Гомер проглотил пару таблеток, запив их из поднесенной Овцой кружки.

– Кофе? Чай? – спросила Овца остальных.

Прежде чем кто-либо успел ей ответить, появился Акула. В измятом костюме, с криво повязанным галстуком, но непривычно деловитый и собранный. Следом вошла Крестная.

Акула подошел к чайному столу, налил себе воды, выпил, обвел собравшихся взглядом полководца перед решающей битвой и объявил:

– Тема собрания – выпуск.

Ральфу подумалось, что зрелище, представшее перед Акулой, малоутешительно. Предполагаемая армия дезорганизована и явно собиралась второпях. Стянувший с головы компресс Гомер выглядел жалкой развалиной. Ящер, с его перекрученным галстуком и блуждающим взглядом, немногим лучше. Сидящий на подоконнике Шериф смахивал на Шалтая-Болтая, готового вот-вот «свалиться во сне», Овца годилась разве что на роль подушечки для булавок. Обновившая макияж Душенька, как всегда, не сумела вовремя остановиться и накрасилась, как впервые явившаяся на дискотеку старшеклассница.

«А ведь эта нелепая компания, выглядящая так по-идиотски – моя стая, – подумал Ральф. То, что, скорее всего, можно так назвать. Я – один из них».

Среди собравшихся в комнате отдыха самый пристойный вид имела Крестная. Стройная, подтянутая, немного похожая на престарелую Катрин Денев, она стояла позади Акулы, скрестив на груди руки, и на плечи ее серого костюма так и просились погоны.

Спрятав руки в карманы брюк, Акула покачался на каблуках и добавил: