Книга Танец блаженных теней, страница 4 – Элис Манро

В одном доме все двери закрыты, хотя машина стоит во дворе. Отец свистит, и стучит, и зовет: «Есть кто? Ковбой от братьев Уокер!» – но никто не отзывается. У дома нет порога, просто голая покатая бетонная плита, на которой сейчас стоит отец. Он идет к амбару, наверняка пустому, потому что сквозь крышу просвечивает небо, потом наконец подхватывает чемоданы. И тогда на втором этаже открывается окно, на подоконнике появляется белый горшок – горшок наклоняется, и его содержимое растекается по стене. Окно не прямо над головой отца, так что только брызги могут его задеть. Он несет чемоданы в машину без особой спешки, но уже не насвистывает.

– Знаешь, что это было? – спрашиваю я брата. – Ссаки!

Он заливисто хохочет.

Отец сворачивает папиросу и прикуривает перед тем, как включить зажигание. Оконная рама опустилась, штора тоже, мы так и не увидели ни руки, ни лица.

– Ссаки, ссаки! – поет брат в экстазе. – Кто-то вылил ссаки!

– Только не рассказывайте маме, – говорит отец, – она не понимает шуток.

– Это есть в твоей песенке? – не унимается брат.

Отец говорит, что нет, но он, мол, подумает, как это можно вставить.

Чуть позже я замечаю, что мы больше не сворачиваем во дворы, хотя непохоже, что едем домой.

– Разве это дорога на Саншайн? – спрашиваю я отца, и он отвечает:

– Нет, мэм.

– Мы еще на твоей территории?

Он мотает головой.

– Быстро мы несемся! – одобрительно замечает брат, и вправду мы трясемся по высохшим лужам так, что бутыльки в чемоданах звенят, сталкиваясь, и многообещающе булькают.

Еще дорога, дом, тоже некрашеный, высушенный солнцем до седины.

– Я думаю, что мы на чужой территории.

– Так оно и есть.

– Тогда зачем мы здесь?

– Увидишь.

Перед домом крепкая женщина собирает белье, разложенное на траве, чтобы отбелить его и высушить. Когда автомобиль тормозит, она с минуту вглядывается, подняв голову, затем, наклонившись, подбирает несколько полотенец, добавляет их к остальным под мышкой и, подойдя к нам, говорит равнодушным голосом, ни дружеским, ни враждебным:

– Вы заблудились?

Отец не сразу выбирается из машины.

– Нет вроде, – говорит он, – я работаю на «Братьев Уокер».

– Их человек тут – Джордж Голли, – возражает женщина, – и он был здесь неделю назад. О господи боже, – резко вскидывается она, – это ты!

– Ну был им, по крайней мере, когда последний раз смотрел в зеркало, – отвечает отец.

Женщина прижимает всю стопку полотенец к животу, будто унимая боль.

– Вот уж кого я совсем не чаяла увидеть. Да еще и работающим на братьев Уокер.

– Мне очень жаль, если ты надеялась увидеть Джорджа Голли, – кротко отвечает отец.

– А я-то хороша, собиралась почистить курятник. Ты, конечно, решишь, что я оправдываюсь, но это действительно так. Я не всегда в таком виде.

На ней фермерская соломенная шляпа, сквозь дырочки которой проникает солнечный свет и волнами струится по лицу, мешковатый грязный ситцевый комбинезон и спортивные туфли.

– А кто это там, в машине? Неужели твои, Бен?

– Ну, надеюсь и верю, что мои, – говорит отец и называет наши имена и возраст. – Эй, можете выходить. Это Нора. Мисс Нора Кронин. Нора, признавайся, ты еще мисс или прячешь мужа в сарае?

– Будь у меня муж, я бы держала его в другом месте, Бен, – отвечает она, и оба смеются, но у нее смех отрывистый и чуточку злой. – Еще решите, что я дурно воспитана и привыкла одеваться, как оборванка, – продолжает она. – Ладно, не стойте на солнцепеке. Заходите-ка в дом, там прохладно.

Мы идем через двор («Извините, что кружным путем, но дверь, кажется, не открывали с папиных похорон. Боюсь, что петли отвалятся»), поднимаемся по ступенькам и проходим в кухню, в которой действительно прохладно: высокий потолок, ставни, конечно, опущены – кругом чисто прибрано, потертый линолеум навощен, герань в горшках, бадья с водой и ковшиком, круглый стол с отмытой до блеска клеенкой. Несмотря на вымытые и вычищенные поверхности, в комнате попахивает кислятиной – то ли тряпка для мытья посуды, то ли оловянный ковшик, а может, клеенка или старуха, потому что вот она сидит в качалке под полкой с часами. Старуха слегка поворачивает голову в нашу сторону и спрашивает:

– Нора, ты не одна?

– Слепая, – быстро объясняет отцу Нора и тут же: – Ты не догадаешься, кто это, мам. Ну-ка, узнаешь его голос?

Отец подходит к креслу, наклоняется и говорит с надеждой:

– День добрый, миссис Кронин.

– Бен Джордан, – без всякого удивления реагирует старуха. – Долго ты нас не навещал, за границу ездил?

Отец и Нора переглядываются.

– Он женат, мам, – говорит Нора с веселым вызовом. – Женат, и у него двое детей, вот они.

Она подталкивает нас поближе и заставляет по очереди коснуться сухой, холодной старухиной руки, называя наши имена. Слепая! Это первый слепой человек, которого я вижу вблизи. Глаза ее закрыты, веки провалились, не повторяя формы глазных яблок, просто впадины. Из одной впадины вытекла капля серебряной жидкости, лекарство или чудотворная слеза.

– Дайте-ка я переоденусь во что-нибудь приличное, – говорит Нора, – а пока побеседуйте с мамой. Доставьте ей удовольствие. Мы ведь редко видим гостей, да, мама?

– Мало кто находит эту дорогу, – отвечает старуха безмятежно. – А те, кто жил здесь, наши прежние соседи, многие выехали.

– Такое повсюду, – подтверждает отец.

– Так где же твоя жена?

– Дома. Она не слишком жалует жару и плохо себя чувствует.

– Что поделаешь. – У деревенских, у стариков особенно, в обычае говорить «что поделаешь», подразумевая «неужели?» с чуть большей толикой вежливости и заботы.

Платье Норы, когда, тяжело стуча кубинскими каблуками по ступенькам, она появляется снова, украшено цветами более щедро, чем все мамины платья. Зеленое и желтое на коричневом, что-то вроде струящегося прозрачного крепдешина, открывающего руки. Руки у Норы массивные, усыпанные мелкими темными веснушками, похожими на коревую сыпь. Волосы у нее короткие, жесткие и кучерявые, а зубы очень белые и крепкие.

– Не знал, что на свете существуют зеленые маки, – говорит отец, глядя на ее платье.

– Ты удивишься, сколько на свете такого, чего ты не знаешь, – отвечает Нора; когда она двигается, за ней следует шлейф одеколона, и голос изменился под стать платью, в нем появились приветливые и юные нотки. – И никакие это не маки – просто цветы. Сходи-ка подкачай холодной водички, и я приготовлю детям напиток.

Она снимает с полки бутылку апельсинового сиропа, купленного у «Братьев Уокер».