Книга Коронация, или Последний из романов, страница 24 – Борис Акунин

Первая половина дня тянулась для меня мучительно долго. Пока высокие сферы спорили, какое из ведомств возглавит операцию, меня никто не трогал, и я томился тревогой и бездействием. Ввиду предстоящего ответственного поручения я был освобожден от своих обычных обязанностей, переложенных на Сомова. Георгий Александрович сказал, что от нас, посвященных в тайну, потребно только одно: не подавать виду и являть собой лучезарную безмятежность. Веселить павшего духом Павла Георгиевича было поручено Эндлунгу. Для выполнения этой важной задачи лейтенант получил некую сумму, сделался необыкновенно оживлен и деловит, посадил своего подопечного в экипаж и прямо с утра повез в Царицыно, в цыганский ресторан – как выразился Эндлунг, «для разгону».

Ксению Георгиевну его высочество доверил мне, и задача выглядела непростой. Великая княжна вышла к завтраку с покрасневшими глазами, вся бледная и печальная, а ведь вечером ей предстояло делать визиты и после ехать в Петровский дворец на малый ужин с серенадой.

Георгий Александрович посоветовался со мной, как быть, и мы пришли к заключению, что для изгнания меланхолии действеннее всего физические упражнения. Пусть играет в теннис, повелел его высочество, благо день выдался хоть и пасмурный, но сухой. После чего надел цивильное и уехал по каким-то неизвестным мне делам, поручив устройство игры мне.

– Афанасий, но с кем же мне играть? – спросила Ксения Георгиевна.

В самом деле, выходило, что партнеров для ее высочества нет. За англичанами по поручению Симеона Александровича заехал князь Глинский и увез их кататься в Сокольники, а оттуда на обед в генерал-губернаторскую резиденцию. Я вспомнил, как его высочество вчера заинтересовался изящным мистером Карром и встревожился, но не столь уж сильно, потому что у меня были заботы и посерьезней.

Немного подумав, Ксения Георгиевна сказала:

– Иди к Эрасту Петровичу, пригласи его. Больше ведь не с кем.

Я отправился к Фандорину. Перед тем как постучать, прислушался, и до моего слуха донеслись очень странные звуки: глухие удары, громкое сопение и дребезжание стекол. Встревожившись, я легонько постучал и приоткрыл дверь.

Перед моим взором предстала удивительная картина. Господин Фандорин и господин Маса, оба в одних белых подштанниках, исполняли какой-то странный ритуал: каждый по очереди разбегался, до невероятности высоко подпрыгивал и бил ногой в стену, отчего и происходило испугавшее меня дребезжание. Эраст Петрович проделывал это диковинное упражнение в полном молчании, зато его слуга пыхтел, пофыркивал, а совершив очередное нападение на стену, не просто отскакивал обратно, но мячиком прокатывался по полу.

– В чем… дело? – отрывисто спросил Фандорин, прервав вопрос на середине для нового удара.

Хороший дворецкий никогда ничему не удивляется. А если и удивляется, то не подает виду. Поэтому я как ни в чем ни бывало поклонился и передал просьбу Ксении Георгиевны.

– Поблагодарите ее высочество за оказанную честь, – вытирая пот, ответил он. – Но я не умею играть в теннис.

Я вернулся к великой княжне, а она уже успела переодеться в просторное теннисное платье и белые туфли.

Отказу Фандорина очень расстроилась:

– Что же мне, самой себе мячи подавать? Все равно проси. Скажи, научу.

И в глазах слезы.

Я опять поспешил к Фандорину и теперь уже попросил его как следует, упомянув и о поручении Георгия Александровича.

Эраст Петрович вздохнул и покорился. Я мигом принес ему теннисный костюм Павла Георгиевича, оказавшийся почти в пору, разве что немножко узким в плечах.

Начался урок. Я наблюдал из-за сетки, так как занять себя мне было нечем. Вскоре ко мне присоединился Маса, а чуть позднее вышел и мистер Фрейби, привлеченный упругими звуками мяча, чарующими для английского уха.

Ученик из Фандорина получился неплохой, и уже через четверть часа мяч стал перелетать через сетку раз по десять кряду. Ксения Георгиевна повеселела, разрумянилась, из-под шляпки выбились светлые локоны – смотреть на нее было приятно. Славно смотрелся и ее партнер. Ракетку он держал неправильно, по мячу бил слишком сильно, будто саблей рубил, однако по корту передвигался ловко, да и собою был хорош, следовало это признать.

– They make a beautiful pair, don't they? – сказал мистер Фрейби.

– Курасивая пара, – перевел для меня Маса.

Я был покороблен этим замечанием и отнес его к издержкам перевода. Никакой парой ее высочеству Фандорин, разумеется, быть не мог, ни в каком смысле. Однако после слов мистера Фрейби взглянул на Ксению Георгиевну повнимательней, и на душе у меня впервые, как говорят в народе, заскребла кошка. Такого сияющего взгляда у ее высочества я не видел даже перед ее первым «взрослым» балом.

– Ну всё, Эраст Петрович, хватит зря время терять! – крикнула она. – Вы умеете уже достаточно, чтобы мы сыграли один гейм на счет. Правила очень просты. Подавать буду я, потому что вы все равно не умеете. Сначала я ударю мячом в этот квадрат, потом в тот, и так поочередно до победы. А вы отбивайте, только попадайте в площадку. Понятно? Проигравший пролезет под сеткой. А судить я попрошу англичанина.

Она обратилась к мистеру Фрейби по-английски, тот с серьезным видом поклонился и вышел к сетке. Однако прежде, чем подать знак к началу гейма, повернулся к нам и что-то сказал.

– Хочет пари, – объяснил Маса, и в его маленьких глазках вспыхнули азартные огоньки. – Два пуротив одзин за реди.

– За что? – не понял я.

– За барысьня, – нетерпеливо ответил японец и тоже залопотал по-английски, показывая то на своего господина, то на ее высочество.

– All right, – согласился британец. – Five to one.

– Пячь пуротив одзин, – перевел Маса.

Сокрушенно вздохнул, достал откуда-то из-за пазухи цветной бумажный кошель, показал мистеру Фрейби мятую пятирублевую купюру и положил ее на скамейку.

Англичанин немедленно вытащил скрипучий, хорошей кожи бумажник и извлек оттуда четвертную.

– What about you, mister Zyukin? – спросил он, и это было понятно без перевода.

На мой взгляд, затея с пари выглядела не вполне прилично, но Георгий Александрович, уходя, наказал: «Веселье и непринужденность, Афанасий. Надеюсь на тебя». И я решил вести себя непринужденно.