Книга Кукурузный мёд (сборник), страница 57 – Владимир Лорченков

– Криворукие фашисты, – говорил он.

– А вы, значит, молдаване? – говорил он.

– Что за человек такой? – спрашивал недоуменно кто-то из рабочих.

– Что за педераст такой? – говорили они.

– Ты педераст, что ли? – спрашивали они мужчину с фотоаппаратом.

– Нет, я не гомик, я другой, – говорил мужчина.

После чего снимал трубку и говорил:

– Да, Рустем Другой слушает.

Плиточники поначалу даже напряглись.

– Если у этого муйла имени нет человеческого, – хмуро сказал чернорабочий Алька Талмазан, – он нас и на бабки легко кинет…

– Не ссать, работяги, – сказал Лоринков, поправив кепку.

– Я гарантирую вам горячее питание и теплые шине… – сказал он.

– В смысле все будет оки поки, – сказал он.

– Поживее, – сказал он.

– Вынимаем руки из жопы и начинаем работать, – сказал он.

Работяги так и поступили.

Пока чернявый с фотоаппаратом крутился вокруг них, все щелкая своей камерой и бормоча «сразу в твиттер, вот это класс, дельфины и Северная Корея, русские ипанашки, в рот», плиточники только дивились на богатую дачу. Пять этажей в ней было! Почему-то над дачей развевался флаг – сам красный, но с черным крестом. Грамотный по прошлой жизни Лоринков знал, что это флаг Норвегии. Работягам казалось, что это знамя Третьего рейха, про который они видели кино, когда получили выходной и прогулялись в кинотеатре на Пречистенке, или какой другой их «-истенке». Фиг их разберешь, москвичей, с их названиями, подумал Лоринков, и записал эту фразу в специальный блокнотик для Литературного института.

– Уважаемый, – ласково сказал ему заказчик и поманил пальцем.

– Точно гомик, – подумал Лоринков, и приблизился, стараясь не подходить слишком уж близко.

– Гляди, как я твоих орлов снял! – сказал фотограф.

Лоринков глянул на экран мобилы, который мужчина показывал. На том экране работяги в самых крупных планах выкладывали плитку. Снято было художественно, кучеряво даже, подумал Лоринков. Под каждым фото чернела подпись. Лоринков присмотрелся.

«Пока молдаване плитку кладут ровно мне на даче, русские водку пьют и жалуются на безработицу». «Обратите внимание на ногти этого работяги – они подстрижены. Можете ли вы представить себе такие ровные ногти у русского работяги?». «Молдавские работяги решили, что я пидор и назвали меня пидором – что может быть большим доказательством их моральной чистоты? Можете ли вы представить себе таких людей в спившейся русской глубинке?».

– Да, умно, – сказал с уважением Лоринков, не понявший ничего.

– Можно я перепишу? – спросил он.

– Да, конечно, не забудьте только потом кнопку «перепост» нажать, – снова сказал что-то непонятное мужчина.

– Пидор пидор, а говорит как умно, – подумал Лоринков,

– Звонят, я открою, – сказал мужчина, поправил фотоаппарат на груди, и пошел открывать ворота.

Лоринков, поглядев быстро в бассейн, где трудились его, – как он их ласково называл – «кукурузные негры», шмыгнул в дом. Порылся в тумбочках. Так и есть! В одной лежала техника – камеры всякие, аппараты мудреные, – деньги, драгоценности… Лоринков быстро прикинул стоимость содержимого тумбочки. Получалось тыщ на пятьсот рублей. Состояние на пять поколений! Оставалось быстро решить, что делать с притыркнутым фотографом – убить и ограбить, или просто ограбить? Размышляя над этим, Лоринков услышал шум, и выглянул во двор. Там творились такие страшные вещи, что Лоринков помнил о них, даже когда схоронился в глухом молдавском селе, и сменил судьбу на чужую.

* * *

…посреди двора, на зеленой лужайке, группка каких-то крепких молодых людей, – одетых, почему-то, в бабские чулки на голове, – била фотографа по голове ногами. Тот отчаянно кричал, и пытался отбиваться фотоаппаратом. Молодые люди выкрикивали:

– Гребанный русофоб! – кричали они.

– Слава России! – кричали они.

– Членососы! – кричал в ответ мужчина.

– Фашисты! – нагло врал он, потому что фашисты же они все в касках и шинелях и говорят по-немецки, а не по-русски матерно, как ребята.

– Расист! – врали в ответ молодые люди, потому что расисты же они все белые и в пробковых шлемах, а не черножопые и кучерявые, как этот самый другой пидор.

– За славянский союз, за РОД! – кричали они.

– Суки! – кричал фотограф, и тут он, может и был прав, и снимал своих обидчиков прямо по ходу избиения.

– Я известный фотограф! – кричал он.

– Я выкладываю ваши фото в Сеть! – вопил он.

– Да хоть себе в сраку! – орали молодые люди.

– Что за сеть такая? – подумал Лоринков, подзабывший русский язык.

– Получи, гомик! – кричали молодчики, избивая бедолагу-фотографа

– Так вот вы какие, Москва и москвичи, – думал Лоринков.

– Славянские унтерменши! – визжал, отплевываясь кровью, фотограф.

– Как все сложно у них тут в Москве, – подумал Лоринков.

– Нет, начну, пожалуй, с Зеленограда, – подумал он.

– Сразу внутрь Садового селиться не стоит, я еще многого не знаю, не понимаю – подумал он.

– Мне нужно больше узнать о культуре этого народа, его истории, стереотипах, мифологемах сознания, – подумал он.

– О его парадигмах, его бинарной модуляционности, – подумал он.

На лужайке в это время хозяин-фотограф уже стоял на коленях, а нападавшие, окружив несчастного, били его ногами с разбегу. Звери, подумал Лоринков. Перекрестился. Выкрикнул в окно:

– По голове, по голове целься!

Ведь если молодые люди убьют фотографа, знал Лоринков, ему не придется брать грех на душу и самому убивать. Прораб был добрый молдаванин, и никому не желал добра. Так что он просто стал подзуживать нападавших.

– Так его, гомика! – кричал Лоринков.

– По голове ему, по пархатой! – кричал он.

– Теперь по почке поддай! – советовал он.

– Фотоаппарат ему в сраку! – вопил он, войдя в раж.

Молодежь неукоснительно следовала советам.

Спустя пару минут с хозяином дачи все было закончено. Фотокамера, пощелкивая, передавала фотографии в загадочную сеть, даже когда ее… даже когда она… В общем, как писали позже в некрологах, известный фотограф даже перед смертью был до конца и предельно искренен со своими читателями, обнажив всю сущность своего нелегкого ремесла и открыв все потайные закоулки – причем в буквальном смысле, – свое… Впрочем, Лоринков газет не читал, так что происходящее вовсе не выглядело для него красиво. Он просто увидел, как группа молодчиков забила до смерти его работодателя.