Книга Сволочей тоже жалко, страница 18 – Виктория Токарева

Продолжала есть. Ни да ни нет.

Стасик взял свой кофе и сел за ее столик.

– Давайте познакомимся, – предложил Стасик.

Его не особенно заботило начало отношений. Он знал, что во всех случаях любые отношения скоро рассосутся сами собой. Все в этом мире конечно. Даже жизнь.

– Вы похожи на лемура, – сказал Стасик.

– Лямур – это любовь? – Она подняла глаза.

– Нет. Лемур – это зверек. По-моему, он ползает по деревьям. Меня зовут Станислав Владимирович.

– Я вас знаю. Вы Костин. У нас в театре идет ваша пьеса.

У Стасика действительно шла пьеса в детском театре.

– Вы актриса? – спросил он.

– Да. Травести.

– А кого вы играете в моей пьесе?

– Задние ноги лошади.

– Действительно? – удивился Стасик.

– Ну конечно. Мы играем лошадь вдвоем. Передние ноги у Захаровой.

– А кто играет голову?

– Захарова. У нее голова и ноги. А у меня ноги и хвост. Я стою под прямым углом.

– Когда-нибудь вы станете звездой и будете вспоминать, что играли хвост лошади.

– Я никогда не стану звездой. Я просто со временем уйду на пенсию.

– Тоже ничего страшного. Будете рассказывать внукам, что играли половину лошади.

– У меня не будет внуков, потому что у меня нет и не будет детей. Я просто состарюсь, если не умру раньше старости.

Поддерживать эту тему было бессмысленно.

– Хотите выпить? – спросил Стасик.

– Хочу.

– Шампанское?

– Водку. И горячую сардельку. А то я опьянею.

Стасик принес то и другое.

Выпили. Стало хорошо. Как-то спокойно.

– Как вас зовут? – спросил Стасик.

– Лариса. Лара.

– Красиво. Лучше, чем Лора. А меня Станислав, хотя я уже говорил.

– Стани2слав, – поправила Лара. – Это польское имя с ударением на «и».

– Красиво, – согласился Стасик. – В самом деле лучше.

Лара разрумянилась. В лице появились краски. Она оказалась даже хорошенькая, хотя Стасику подошла бы любая. Он любил женщин в принципе. Ему было с ними легко, с ними он был умнее, интереснее, как чеховский Гуров из «Дамы с собачкой». И женщинам Стасик нравился, потому что казался легкой добычей. Он был какой-то бесхозный. Ничей. Никому не принадлежал – ни душой, ни телом. Лиде он принадлежал своей совестью. Но ведь совесть – это не тело. Каждой женщине, с которой он пускался во флирт, хотелось его приватизировать, взять в собственность – тем более что Костин был человек известный, статусный и не бедный. Не Шекспир, конечно, но имя на слуху. Его пьесы шли по всей стране.

Появился Шубин. Он опоздал на сорок минут, что свинство. Стасик смутно догадывался, что у него с Шубой ничего хорошего не получится. Шуба – из другой стаи, где слово ничего не значит.

Шуба присел к столу. Не извинился за опоздание. Неодобрительно посмотрел на Лару. У Шубы были другие женщины – дорогие проститутки, красивые и алчные. А Лара – как уборщица. Поставила в угол швабру и присела к столу – растерянная, непородистая. Ну, да ладно.

– Будем говорить при ней? – уточнил Шубин.

– А почему бы и нет… – Стасику было неудобно за Шубу. Он вел себя так, будто Лара отсутствовала.

– Ну хорошо, – согласился Шубин. – Я подумал: будем делать из твоей истории мюзикл.

– Зачем? – удивился Стасик. У него была простая чеховская история, и при чем тут мюзикл – неясно.

– Должно быть два слоя: реальный и воображаемый. Тогда мы соберем кассу и отобьем все расходы.

– Тебе нужен другой сценарий, – сказал Стасик.

– Здесь главное не сценарий, а музыка и актриса. Здесь нужен композитор, как Исаак Дунаевский. У нас есть такие?

– Есть. Пахмутова. Гладков. А вот актриса. – Стасик показал на Лару.

Шубин ухмыльнулся скептически.

– Я сейчас приду, помою руки. – Лара вышла из-за стола.

– Зачем ей мыть руки? – удивился Стасик.

– В туалет пошла. Неужели непонятно? – объяснил Шубин и тут же без перехода подошел к главной теме: – Еще отдашь мне треть гонорара.

– За что? – не понял Стасик.

– За то, что я из твоей рукописи, из груды бумаги, сделаю фильм. Фильм – это смесь искусства с производством. Большая работа.

– Не понял. Мой сценарий напечатан в журнале «Искусство кино». Ты не принимал в нем никакого участия. Это исключительно моя работа.

– Тебе что, жалко? – удивился Шубин.

– При чем тут жалко? То, что ты предлагаешь, – несправедливо.

– Все режиссеры берут.

– Не все.

– Подумай сам: что тебе надо для написания сценария? Пачка бумаги, пишущая машинка и месяц времени, по три часа каждый день. А мне: год работы с утра до вечера, огромный коллектив, километры испорченных нервов и канистра крови, переведенная на воду.

– Ну ты же получаешь гонорар за режиссуру. Все эти канистры и километры хорошо оплачиваются.

– Ты тоже получишь шесть тысяч рублей, – сказал Шубин. – Отдашь мне две. Останется четыре. При этом тебе ничего не надо делать. Четыре тысячи – машина «Победа». «Победа» за ничегонеделанье.

– А шесть тысяч «Волга», – сказал Стасик.

– «Волга» хуже «Победы», бензина много жрет.

Подошла Лара. Села.

Шубин решил привлечь Лару к беседе:

– Вот мы тут спорим, что важнее – сценарий или режиссура?

– Конечно, сценарий, – сказала Лара. – В начале было слово.

– Кто сказал? – спросил Шубин. – Где это записано?

– В Библии, – ответила Лара.

Стасик удивился, что актриса детского театра знает Библию.

– Ну ладно, я пойду, – решил Шубин. – Так ты согласен?

– На что?

– На тридцать три процента.

– Ты же сказал треть.

– Сто процентов делим на три, будет тридцать три и три десятых.

Стасик подумал: «Победа» тоже хорошо, тем более за ничегонеделание, ведь сценарий уже был, а что касается фильма, то его можно не смотреть и на вопрос знакомых: «Тебе понравилось?», можно ответить: «А я не смотрел».

– Согласен, – ответил Стасик.

– Значит, договорились…

Шубин снял со стула свою курточку и ушел, одеваясь на ходу.

Стасик долго молчал. Думал: режиссер и сценарист – это общий вальс, общее чувство, это общий духовный ребенок. А здесь – торговля как в борделе. Тридцать процентов, тридцать три процента, тридцать три и три десятых процента…