
Онлайн книга «Дочь»
Благодаря удачному расположению комнат на разных уровнях в доме ощущалась какая-то тайна. Картины висели в нишах на стенах, там и сям стояли скульптуры. В самой нижней части гостиной, рядом с роялем, был накрыт стол. Кроме нас было еще десять гостей, пестрая компания сценаристов, режиссеров, музыкантов и адвокатов, но, к моему удивлению, не было детей Сэма. — Они приезжают на День благодарения, — объяснила Анна, — со своими семьями. Для нас это — главное событие года. Анна сама все приготовила. Правда, с помощью толстой, услужливой мексиканки, но по своим собственным рецептам. Мексиканка выставила посуду на длинную стойку бара, а мы должны были сами накладывать еду в тарелки и садиться за стол, где стояли хрустальные бокалы и были разложены старинные столовые приборы. Сэм вмешивался в процесс накладывания еды: слишком мало, слишком мало, бери еще, у нас всего много… Он все больше напоминал мне папу. Когда мы сели и вино было разлито, Сэм произнес теплый праздничный тост: — Сегодня здесь собрались одни евреи. Тебе придется с этим примириться, Иисус, ведь и ты был одним из нас. Потом он сказал, что рад видеть всех нас у себя. И предложил выпить за «ту, кто для него важнее всех», кто уже сорок лет поддерживает его, за ангела терпения и выносливости, за его красавицу Анну, которая, кстати, лучше всех в мире готовит кошерную индейку. Сабина впервые за весь вечер подняла брови. Анна радостно улыбалась, она подняла свой бокал и чокнулась с ним. Мы все чокнулись друг с другом. После обеда Сэм повел нас с Сабиной в коридор, где висело множество фотографий. Сэм с Билли Уайлдером, Сэм с Лайзой Минелли, Сэм с Джиной Лолобриджидой, Сэм с Анной, очень красивой, еще до пластической «перестройки», и Роджер Мур. Сэм — смеющийся, жестикулирующий, могущественный. Висели старые, сильно отретушированные портреты деда Сэма, его отца и матери, сделанные в тридцатые годы. На одном фото изображен был Сэм двенадцати лет, вместе с отцом и матерью. Возле этого фото стояла Сабина. Сэм слегка коснулся ее плеча, когда думал, что его никто не видит. — Это перед тем, как мы должны были спрятаться. У нашего друга была фотокамера, и он сделал это фото. На всякий случай, — сказал он. Я подошел поближе. Сэм выглядел точно так же, как сейчас: умное, насмешливое лицо — но за отсутствием предмета для насмешки оно казалось — жалким, что ли? Я хотел поделиться этим наблюдением с Сабиной, но она уже вернулась в комнату. — Сабина больше не хочет слушать о войне, — сказал Сэм, — я ей, по-видимому, слишком долго надоедал своими историями. — Но кажется, это фото она раньше не видела? — Нет… Но все же… Я так часто рассказывал о том, как мы прятались, и о лагере… Сперва она готова была слушать без конца… Я никак не мог привыкнуть к тому, как Сэм говорил о Сабине, — так осторожно, с таким уважением. Словно любовался ею. Она снова появилась, с выпивкой для всех нас, — и мы замолчали. — О чем вы тут говорили? — Ни о чем особенном, — сказал Сэм, — мы жаловались друг другу на то, что ты сегодня очаровательно выглядишь, правда, Макс? Я кивнул. Она не смотрела на меня. — Пройдемся, — сказала она Сэму и пошла с ним вперед по коридору. Я прислушался. — Такая печальная фотография… Такая страшная, такая напряженная, я просто не могла смотреть на нее… Анна открыла дверь за моей спиной. Меня она, казалось, не замечала. — You know how I hate it when you two speak Dutch [36] , — крикнула она. Наступила мертвая тишина. Сэм испуганно обернулся. Брови Сабины поднялись удивленно во второй раз за вечер. Она не смотрела на Анну, но переводила взгляд с Сэма на меня. Я не мог ответить на ее взгляд. Я чувствовал себя неловко. Сам я тоже всегда говорил по-голландски с Сэмом, но сейчас я чувствовал себя точно таким же посторонним, как Анна. 38 — Как хорошо, Макс, что ты можешь проводить Сабину до дому, — говорил Сэм, стоя в дверях. Анна крепко обнимала его одной рукой за талию, как будто боялась, что он сбежит. Она сияла. Он тоже улыбался, но что-то в выражении его лица не понравилось мне. Анна взяла меня за руку левой, свободной рукой — такие томные голливудские жесты я видел только в старых фильмах — и сказала чуть хрипло, что ей доставило большое удовольствие со мной познакомиться. Что они всегда мне будут рады. Я поцеловал ей руку. Я изо всех сил сдерживался, чтобы не обнять Сабину, и мне это удалось. Как два чопорных иностранца, растворились мы в прохладной темноте. 39 — Ну, теперь ты сам это видел. Ты должен был насладиться, — сказала Сабина, едва мы сели в машину. — Ты не имеешь в виду индейку. — Нет, — живо откликнулась она. — Я имею в виду удивительный театр, который эти двое разыгрывают уже сорок лет. — Это тебя очень занимает? — Это раздражает меня. — Вижу. Но почему? — Не правда ли, грустно? Единственное, что она умеет делать хорошо, это тратить деньги. Его деньги. А после придирается и насмехается над ним. — Он жалуется тебе на Анну? — Не то чтобы… Только: нет, это Анне не понравится. Или: это невозможно — Анна рассердится. Разве это жалобы? Ему нельзя курить, нельзя пить, нельзя много работать, надо вовремя приходить домой. Она всегда, всем сердцем не терпела его занятий, а между тем?! Тратит, тратит… Каждые два года полная смена мебели, новый нос, круговая подтяжка, новая одежда… — Откуда ты знаешь, что ее раздражала его работа? — Знаю. — А она работала? — Она занималась детьми. С помощью десятка нянек, конечно. Нет, она не глупа. Она пошла учиться в сорок пять, она говорит по-испански и, кажется, по-французски — ну и что из того? — Сабина! Тебя разозлило, что он так тепло о ней говорил? — Это его дело. Мне вдруг надоела моя собственная обеспокоенность и то, каким идиотом я себя выставлял. — Эти всё твои чертовы секреты! Меня тошнит от них! Стало тихо. И я, конечно, сразу пожалел о сказанном. Она смотрела в окно, поджав губы. — Я очень долго была его правой рукой. И до сих пор ему помогаю. Мы очень близкие друзья! Она не смотрела на меня. — Ты трахаешься с ним, что ли? Она покачала головой, напряженно глядя перед собой. Когда она вышла и пошла к двери, я остался в машине. Вдруг она остановилась, постояла спиной ко мне, потом вернулась и постучала в окошко. |