Книга Там, где меняют законы, страница 35 – Юлия Латынина

— Где эта… это… будет? — с явным отвращением процедил Извольский.

— Знаешь Вычугаевку?

Извольский кивнул.

Вычугаевская была покинутой шахтой где-то на полпути между двумя городами.

— Одиннадцать, у шахтоуправления, — сказал Премьер.

— Хорошо.

Черный «Мерс» развернулся и уехал. Генеральный директор вернулся к иностранной делегации во главе с представителем Европейского банка реконструкции и развития. Представитель жил в Москве третий год, но по-русски знал только «спасибо» и «икра».

— Что случилось? — осведомился представитель через переводчика.

— Ничего. Это так, один человек из отдела безопасности, — ответил гендиректор.

— This is just a man from the securities department [1] [1], — объяснил переводчик, и представитель ЕБРР широко улыбнулся.

— Oh! I must meet him [2] , — сказал банкир.

* * *

Крутые тачки начали съезжаться к роскошному трехэтажному особняку, записанному главой Чернореченсксоцбанка Виталием Лагиным на имя матери-пенсионерки, к восьми вечера. В девять, когда в особняк явился Денис, веселье было уже в самом разгаре.

Обширный зал на втором этаже был полон гостей. Приглашенные выплескивались на застеленные коврами лестницы и в открытые двери балконов.

На столе, уставленном разноцветной едой, возвышался торт размером с угольный отвал, и пухлый человек с детской улыбкой расстреливал этот торт из бутылки с шампанским. Черяга пригляделся и узнал в человеке Мишу Никишина, опущенного Извольским из кандидатов в губернаторы. По обеим бокам угольного сынка восторженно визжали дамочки.

На балконе, в водовороте лиц, Денис заметил белые волосы и легкий летний костюм народного депутата по кличке Негатив. Люди вились вокруг народного депутата, как мелкие спутники вокруг Сатурна, сливались в широкое и неразличимое кольцо. Чуть меньшая свита сопровождала председателя «Чернореченсксоцбанка» Лагина, виновника торжества. Третье место уверенно держал мэр Чернореченска.

Заметив Черягу, Лагин приветственно взмахнул рукой, и сразу несколько голов повернулось к Денису, а две стоявшие рядом дамочки вдруг ожили и соблазнительно взмах нули ресницами.

Черяга стоял у входа, медленно обводя глазами зал. Он искал профсоюзного босса господин Луханова. У него было к Луханову довольно много вопросов, и самый простой был такой: почему в бумагах, которые профсоюзный босс ему передал, не было ни строчки компромата на угольных директоров?

То есть единственное, что там было — это история про фирму «Алина», но история, судя по всему, была знаменитая и даже пропечатанная в «Ахтарской правде» с подачи гендиректора Извольского. Поэтому газетные вырезки про «Алину» в досье Луханова были. И еще были кое-какие вырезки из местных газетенок, напечатанных на старой бумаге, и утверждавших, что жиды сгубили России и истинная фамилия Никишина — не Никишин, а Рабинович. И все. И больше ничего. Спрашивается, почему директор АМК Извольский умеет добыть компромат на соседних шахтеров, а профсоюзный босс Луханов, который в результате забастовки может возглавить крупнейший внебюджетный фонд области, предоставил прокуратуре только треп газетный?

Кто-то тронул Дениса за плечо, Черяга обернулся и увидел мэра.

— Можно вас ненадолго? — проговорил тот.

Денис побыстрее проглотил кусок осетрины, поставил тарелку обратно и поспешил вслед за мэром.

Они вышли на открытую террасу и спустились по ней в сад. Среди изобильных цветов торчали тонкие прутики деревьев, и в центре сада было устроено озеро и какое-то непонятное сооружение из кирпича. Возле сооружения были раскиданы булыжники и стояли носилки с цементом, и Черяга сообразил, что герр директор занимается возведением уединенного грота.

— Вы были в Ахтарске? — полувопросительно, полуутвердительно спросил мэр.

Черяга кивнул.

— И что говорит Извольский?

— Извольский говорит, что угольщики — не пенсионеры, и должны жить на свои деньги, а не на чужие.

— Я не об этом! Я по поводу стрельбы…

— Это сделал Премьер. По приказу Извольского.

— Он вам так и сказал?

— Нет.

Черяга помолчал и добавил:

— Вообще-то это не очень похоже на Извольского, а, Геннадий Владимирович? Он ведь не любит действовать через бандитов. Я вообще так понимаю, что его любимое оружие — это органы. По крайней мере, судя по истории со льготными кредитами.

— Какими кредитами?

— Которые вы предоставили из городского бюджета принадлежащей вам сети магазинов. Кстати, господин гендиректор мне намекнул, что защита вам шахтерских пикетов носит не совсем платонический характер. В том смысле, что чем больше они будут бастовать, тем больше правительство выделит денег угольщикам, а чем больше правительство выделит денег угольщикам, тем больше денег будет в городском бюджете, а чем больше денег будет в городском бюджете, тем больше льготных кредитов вы сможете дать собственным магазинам.

Курочкин даже не покраснел.

— Вы должны на него подействовать, — сказал мэр, — вы понимаете? Вы представитель Москвы, следователь Генеральной прокуратуры. Он должен понять, что это позиция федеральной власти, что никто не допустит беззаконных расстрелов людей, которые всего-навсего просят, чтобы правительство отдало причитающиеся им деньги!

— Я в отпуске, — сказал Черяга, — я не выражаю точку зрения генеральной прокуратуры.

— Вадим Федорович! Но ведь Извольскому это знать не обязательно, а? А что касается того, что вы в отпуске, так ведь неурочную работу можно компенсировать. А? Я думаю — ну, тысяч двадцать? Не рублей, разумеется…

Черяге усмехнулся, вспомнив сто тысяч долларов в пластиковой прозрачной папочке. Ему захотелось сказать, что противник мэра оценил услуги следователя впятеро дороже. Но вместо этого Денис промолчал, и мэр истолковал его молчание не совсем верно:

— Ну хорошо, полтинник. А? Вы должны напугать Извольского, вы не понимаете, насколько это серьезно…

— О чем шепчетесь?

Денис поднял голову. Рядом, на фоне сверкающего огнями дома, стоял темный силуэт: белые волосы и загорелое, невидимое в темноте лицо.

— А, Александр Ильич, — приветливо сказал мэр, — мы вот тут с Денисом Федоровичем обсуждаем вопрос об ахтарском директоре.

— А пошел бы ты отсюда, — негромко и безо всякой интонации сказал Негатив. Руки он по-прежнему держал в карманах, и все его легкий, худощавый силуэт напоминал изготовившуюся для прыжка кошку.

— Я? — переспросил мэр.