Книга С корабля на бал, страница 24 – Марина Серова

— Хорошо, Паша. Хорошо. Ты спас мне жизнь. А долг платежом красен. Думаю, что этой-то пословице твои… воспитатели тебя научили, да? Очень хорошо. Как ты нашел мой адрес?

— Я отобрал у Сережи Гроссмана мобильник его папы. А там в памяти два твоих номера — мобильный и домашний. А по домашнему телефону не так сложно узнать адрес.

— А как тебя выследили?

— А это очень просто. Гроссман… Серый сказал им. Выбрался из пруда и накапал: к кому я поехал… зачем, от кого прячусь.

— Так он что, все знал?

В глазах Паши блеснуло что-то дьявольское, он хотел что-то сказать, но — непонятно почему сдержался.

— Сережа? Он… да, я ему рассказал. Он ненавидел своего отца.

Это новое заявление уже не привело меня в шок. Более того, после всего сказанного Пашей я уже не находила сил — и не видела смысла — оспаривать это заявление.

— Сережа… ненавидел Бориса Евгеньевича?

— Да. Он тоже занимался в нашей… школе. На выходные ездил. Он все знает. Все умеет. Вы на него… на него не смотрите, что он богатенький буратино. Он еще хуже… хуже меня.

— Господи… но почему он ненавидел Бориса Евгеньевича, Паша?

— Потому что… потому что Серый как-то раз случайно заглянул в кабинет своего папы и увидел, что… что его папа…

Паша замолчал.

— Что — его папа? — с нажимом спросила я. — Что такое сделал его папа, что Сережа его возненавидел? Что увидел Сережа? Да говори же!

— Что его папа трахает своего охранника Юру! — с отвращением выговорил Пашка. — Педик этот ваш банкир! — неожиданно выкрикнул он. — Серый пошел блевать и…

— И что, он знал, что его отца собираются убить? Что ты — его отца…

— Конечно!

— И… ничего не сделал?

И снова мне показалось, что Паша хотел что-то сказать, но опять сдержался.

— Я ему в контрабас пробил в парке, Серому, — продолжал Пашка. — В рожу дал, то есть. Надо было его вообще замочить, но… но я больше не хочу. Ты можешь сделать так, чтобы все кончилось? Ты же знаешь губернатора… ты же… поможешь, нет? — Он жадно вгляделся мне в лицо. — Ты же сама говорила, что я спас тебе жизнь. Спаси теперь ты мне… вот.

— Хорошо, — в который раз за эту жуткую ночь сказала я — особенно если учесть, что ничего хорошего не было. — Ты еще как… ничего?

— Держусь.

— Тогда я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай коротко и по существу? Понял, нет?

— Я и не такое понимал, — угрюмо ответил он.

— Ладно. Кто директор вашей школы?

— Мы зовем его Папа. По-другому к нему обращаться нельзя.

— Его настоящего имени не знаешь?

— Нет.

— Где находится школа?

— Двадцать семь километров от города, если ехать через Заводской район в сторону Багаевска, — ответил Паша. — В Ясеневом ущелье. Напротив острова Белая Банка.

— Так там же была турбаза! По-моему, «Рассвет» или «Заря».

— Вот именно, что была. Сейчас там Инкубатор. Это наши пацаны так называют это… вот это. Инкубатор.

— Сколько там… воспитателей?

Откровенно говоря, последнее слово я выговорила не без труда.

— Шестеро… нет, пятеро. Да, пятеро.

— Это вместе с Папой?

— Да.

— Почему же до сих пор никто из ваших не сбежал оттуда и не сообщил куда следует о том, чем там занимается этот Папа и его подручные? — задал «наивный» вопрос Василий.

Паша искоса посмотрел на него, я увидела по его глазам, что ответил бы он сейчас ругательством, да вот вспомнил, как этот человек, Василий, нес его на руках, окровавленного…

— Пробовал один… Дима Смыслов. Пошел прямо в ФСБ. Потом Папе позвонили, сказали: что ж ты своих ребятенков-то не лечишь как следует? Диму забрали и определили в «дурку». Сказали — больной. Шизик, что ли. А когда выписали, на него случайно наехала машина. Сбила, и все. И уехала.

Паша смотрел на меня широко раскрытыми глазами, и в них отчетливо читалось, какой ценой далось ему это слово: «случайно». «Случайно наехала».

— Значит, у этого Папы прикрытие в ФСБ? Или он просто так умело строит свою работу? Ладно… — пробормотала я. — Выясним. Понятно. А Титаник… Шикин — он кто был в вашем инкубаторе?

— Он? Он — так же, как и во второй гимназии. Плавание там, на тренажерах… ну и все такое, — бормотал Паша. Видно было, что выпитая водка и сильное нервное потрясение наконец-то наваливаются на него, как борец сумо огромным животом наваливается на поверженного противника. — Да… вот еще. Перед тем как был этот вечер в гимназии… со мной по телефону говорил Папа. Сказал, что я больше не буду жить в этом городе. Что меня забирают в Питер. Приедут за мной и еще за тремя пацанами. Он сказал, что это — для повышения клали… клави-фикации.

Я уже не стала его поправлять.

— За тобой приедут из Питера?

— Он сказал: в середине апреля…

— Сейчас уже пятнадцатое.

— Ну… вот… — сонно пробормотал он. — Я подумал, что если в Питер, то или в этот скверик, где пидоры… или в Финляндию на кишки… да.

На кишки… Дети предпочитают изъясняться менее обтекаемо и более жестко, чем мы, взрослые.

— Ладно, Паша, — сказала я. — Пойдем уложу тебя спать. А то уже скоро утро.

— Утро… — машинально повторил он.

* * *

Я постелила Паше постель в комнате по соседству со своей. Признаться, у меня самой сна не было ни в одном глазу. Хотелось вытащить из холодильника еще одну бутылку водки и выпить ее так, как пил Пашка…

Неудивительно, что он узнал меня. Он почувствовал какое-то сходство между мной и его матерью, пусть даже только в глазах и в интонациях голоса, все равно, — от этого не укроешься.

Интуиция сильнее любого самого профессионального грима и актерского мастерства.

Я прикрыла Пашу одеялом и хотела выйти, как вдруг услышала — продравшее меня по коже до самого позвоночника и разлившееся холодом по всей спине:

— Мама…

Ему приснилась мама.

Я присела к нему на край кровати: Паша уже заснул, но он спал не так, как спят обычно дети в его возрасте. Нет… он тревожно запрокинул голову, словно желая увидеть что-то там, наверху, рот приоткрылся, рука тревожно лежала на горле, и тонкие пальчики шевелились — никак не могли успокоиться.

— Мама… — снова сорвалось с полуоткрытых детских губ, на которых запеклась кровь… рука Паши поползла по одеялу и, коснувшись моего запястья, вдруг уцепилась за него конвульсивным движением утопающего, хватающегося за соломинку…

…И тут меня прорвало.

Я не люблю давать волю чувствам. Я до последнего держалась. Но тут надо мной встало что-то превышающее мои силы.