Книга Неугомонная, страница 42 – Уильям Бойд

— А при чем здесь Моррис?

— Я не знаю.

Ева почти физически ощущала, как работал его мозг. Сознание Ромера нащупало какую-то связь, какое-то сопряжение, которое показалось ему странным. Выражение его лица изменилось: он надул губы и скорчил гримасу.

— Зачем Моррису Деверо интересоваться убийством, совершенным НКВД?

— Так это все-таки было убийство, а не самоубийство. — Ева пожала плечами. — Он сказал мне, что должен был встретиться с этим человеком — Некичем.

— Ты уверена?

Она заметила, что Ромеру все это показалось необычным.

— Я должен был встретиться с ним сам.

— Может быть, вы оба были должны сделать это. А я просто не очень поняла Морриса.

— Я ему позвоню. Послушай, мне нужно идти. — Ромер наклонился вперед. — Позвони мне сразу, как войдешь в контакт с Хардингом.

Он поднес чашку с кофе к губам и тихо сказал ей что-то ласковое. Еве очень хотелось понять что, но она не смогла разобрать слов.

«Всегда прикрывай свой рот, когда нужно передать что-то важное». Это было еще одно правило Ромера, направленное против тех, кто читал по губам.

— Мы назовем это — «Операция Эльдорадо». Хардинг будет «Золотом».

Он поставил чашку на стол и пошел заплатить по счету.

Я ОЧЕНЬ НАДЕЯЛАСЬ, что сегодня Хамид отменит занятия — возможно, даже попросит, чтобы ему сменили учителя, но из «Оксфорд инглиш плас» никто не звонил, поэтому я занималась с Югом немного рассеянно, стараясь не думать о неуклонно приближавшемся часе, когда мне снова придется встретиться с Хамидом. Юг, казалось, не замечал моего странного волнения и значительную часть урока рассказывал мне по-французски о каком-то большом аббатстве в Нормандии, которое он однажды посетил. В нем жили исключительно полные женщины.

Потом я вывела Юга на лестничную площадку за кухонной дверью, и мы стояли на солнце, глядя вниз на сад. Моя новая садовая мебель — белый пластиковый стол, четыре пластиковых стула и нераскрытый светло-вишнево-фисташковый зонтик — стояла в самом его конце под платаном. Господин Скотт делал зарядку, прыгая между клумб. Он был похож на садового гнома в белом халате, пытавшегося ногами пробить поверхность земли, чтобы выпустить наружу бурлящую лаву. Он махал руками, подпрыгивал, делал наклоны в стороны, а потом повторял упражнения снова.

— Кто этот сумасшедший? — спросил Юг.

— Мой домовладелец и дантист.

— Ты позволяешь этому лунатику лечить свои зубы?

— Он самый здравомыслящий человек из всех, кого я когда-либо знала.

Юг попрощался и принялся спускаться вниз по лестнице. Я оперлась задом на балюстраду, наблюдая, как господин Скотт перешел к дыхательным упражнениям (он касался коленей, закидывал руки назад и раздувал легкие). Я услышала, как Юг столкнулся с Хамидом на дорожке, которая шла вдоль дома. Превратности акустики — тон голосов и близость кирпичной стены — донесли их разговор ко мне на лестничную площадку.

— Bonjour, Хамид.

— Bonjour.

— У нее сегодня странное настроение.

— У Руфи?

— Да. Она какая-то не такая.

— А…

Наступила пауза. Я услышала, как Юг прикуривает.

— Она тебе нравится? — спросил Юг.

— Да.

— Мне она кажется сексуальной. Конечно, на английский манер — ты понимаешь.

— Мне она очень нравится.

— Да, хорошая фигура. Super-jolie nana. [33]

— Фигура? — рассеянно переспросил Хамид.

— Ну да.

В этом месте Юг должен был продемонстрировать какой-то жест. Я представила, что он рукой обрисовал контур моей груди.

Хамид нервно засмеялся.

— Я просто никогда не обращал внимания.

Они расстались, и я дождалась, пока Хамид поднимется по лестнице. Он ступал, опустив голову, словно поднимался на эшафот.

— Хамид, доброе утро.

Он поднял голову.

— Руфь, я пришел извиниться, а потом собираюсь пойти на курсы и попросить нового преподавателя.

Я успокоила его, провела в кабинет и заверила, что не обиделась, объяснив, что такие сложности случаются порой между взрослыми студентами и преподавателями, особенно когда занятия индивидуальные и когда они превращаются в длительные отношения, что предусматривает методика «Оксфорд инглиш плас». Я сказала, что так именно и произошло, поэтому не следует обижаться. В заключение я предложила Хамиду продолжать заниматься, как будто ничего не произошло.

Он внимательно выслушал меня, а потом сказал:

— Нет, Руфь, прошу тебя. Я тебя люблю. Мне нужен другой преподаватель.

— Ну, зачем так все усложнять? Через две недели ты улетаешь в Индонезию. Мы никогда больше не увидимся. Давай забудем об этом — мы же друзья. И навсегда ими останемся.

— Нет, я должен быть честным с тобой, Руфь. Я так чувствую. Так чувствует мое сердце. Я понимаю, что ты не чувствуешь того же ко мне, но я был обязан сказать тебе, что я к тебе чувствую.

— Чувствовал.

— Чувствовал, — послушно повторил он.

Мы немного посидели в молчании, Хамид не сводил с меня глаз.

— И что ты собираешься делать? — спросила я наконец. — Будем сегодня заниматься?

— Если ты не возражаешь.

— Так или иначе, давай посмотрим, как у нас будет получаться. Хочешь чаю? Я сейчас что угодно отдала бы за чашку чая.

И вдруг как гром среди ясного неба раздался стук в дверь.

Из-за двери показалась Ильза.

— Извини, Руфь. А где у вас заварка? Я бы не стала тебя беспокоить, но Людгер все еще спит.

Мы пошли на кухню. И я заварила чай для Хамила, Ильзы, себя и вдобавок для Людгера — пусть попьет, когда проснется.

Бобби Йорк изобразил громадное удивление, — положил руку на лоб, отступил на несколько шагов назад, — когда я зашла к нему, предварительно не договорившись.

— Чем я заслужил такое повышенное внимание? — поинтересовался он, наливая мне по своему обычаю «чуточку» виски. — Во второй раз за неделю. Я чувствую, что сейчас станцую джигу, пробегусь голый по университетскому двору, совершу что-то абсолютно несуразное…

— Я пришла спросить у тебя совета, — сказала я насколько могла льстивым голосом.

— Где лучше опубликовать твою диссертацию?

— Боюсь, что нет. Как лучше договориться о встрече с лордом Мэнсфилдом из Хэмптон-Клива?