Книга Юный свет, страница 19 – Ральф Ротман

Я пожал плечами.

– Понятия не имею. Сам там не был уже два дня. А что такое злой дух?

Он не поднял глаз, только почесал кисть руки.

– Да ничего хорошего, так я думаю. Нечто, от чего невозможно избавиться. Все время сидит у тебя за спиной и выжидает.

Потом он сплюнул в золу, а Зорро появился с ржавой банкой в зубах и положил ее перед хибарой. Коричневые пятна на его мелированной шерсти блестели на солнце. Он сел между нами и смотрел по очереди то на старика, то на меня. С языка капала слюна.

Помрен прокашлялся.

– Смешное существо, правда? Гляди, как он нас слушает. Он даже не подозревает, что он – собака. Он думает, что он – человек. Только – некурящий. И когда-то его избили, чего он никак не может забыть.

– Почему вы так думаете? Потому что он так странно бегает?

Опустив локти на колени, старик скрестил руки и уставился перед собой. Белая рубашка, должно быть, долго лежала в шкафу, потому что на сгибах она пожелтела.

– Да нет, это врожденный недостаток, что-то не так в бедрах. Вот здесь…

Он вытянул вдруг руку, сжал пальцы в кулак, а Зорро насторожился, залег в траву. Морда на лапах, тихо поскуливая, он смотрел снизу вверх на сдвинувшего брови старика, казавшегося ему строгим и мрачным. А когда старик ткнул кулаком вперед, совсем немного, даже тень не переместилась, собака вскочила и отступила на шаг в сторону. Голова ниже плеч, шерсть на затылке дыбом, оскалившись, с поджатым хвостом, он стоял, широко расставив лапы, и причудливо урчал, как будто в глотке что-то варилось, все громче и громче. С губ бежала слюна, но Помрен, похоже, не испытывал никакого страха. Он обернулся ко мне.

– Видишь? Таких кулаков он уже наелся.

Потом он расправил ладонь, протянул к собаке руку, кивнул ей.

– Хороший мальчик! Все хорошо!

Его голос стал вдруг намного басистее, и Зорро расслабился, опять улегся в траву. Хвост вилял по золе, гоняя ее над кострищем. В конце концов, он подполз на брюхе к скамейке, обнюхал ноги старика и перевернулся на спину, давая погладить себя по животу.

Я вытащил из кармана полупустую, уже помятую пачку Chester.

– А откуда вы это знали?

Помрен, склонившись над собакой, посмотрел на меня. Горько усмехнулся. У него были узкие глаза, морщины на щеках, словно лучи, а на носу, в верхней части, горбинка, как будто нос когда-то сломали. Протянул руку за сигаретами.

– Я же старый индеец! Как и ты.

Дети Горни столпились перед машиной, даже Маруша, прежде чем уйти в дом, наклонилась и посмотрелась в стекло. У нее была такая короткая юбка, что, когда она поднималась по лестнице, были видны трусики.

– Эй, – остановилась она. Одна рука на перилах, другую она согнула в локте и посмотрела через плечо, – ты куда это уставился?

Я нес сумку и красный чемоданчик сестры.

– Чего? Да никуда.

– Как бы не так! Ты пялился мне под юбку.

– Вот и нет.

– Ага! Только что опять! Я все скажу твоей матери, мелкий пакостник. Будешь тогда знать.

Я скривил рот, поднял верхнюю губу, чтобы она видела клык, и, перегнувшись через перила, показал язык. А она поднималась дальше, чиркнув попой по обоям, когда пропускала моего отца. Он тоже нес чемодан, большой, коричневый – картон, имитировавший кожу, только ободранный по углам. За отцом шла мать. Она даже не взглянула на Марушу, поравнявшись с ней. Она еще раз проверяла содержимое сумочки.

– Счастливого пути, фрау Кольен!

– Спасибо, надеюсь, что так и будет. Присматривай тут за моими мужчинами. А если они будут позволять себе лишнее, не давай им спуску.

Маруша широко улыбнулась, подмигнула мне, а я отвернулся.

– Куда все складывать? Назад?

Отец кивнул, и когда мы появились на улице, детей стало еще больше. Фрау Штрееп и господин Карвендель, соседи напротив, скрестив руки, стояли каждый за своим забором и разглядывали машину дедушки Юпа. Это был черный американский универсал Ford Mercury с радиатором, похожим на оскал хищника. Даже задние спойлеры своими хромированными боками напоминали акулу, а когда на всю ширину машины зажигались задние габариты и тормозные огни, они даже асфальт освещали. Носком ботинка маленький Шульц проверил, стирается ли белый кант на покрышке. Машина была для него в новинку, потому что он только недавно переехал сюда со своими родителями.

– У вас кто-нибудь умер?

Я открыл багажник и поставил вещи рядом с гробом.

– Нет, мама с Софи едут в отпуск.

– А-а, – он показал на крышку гроба, усыпанную белыми и бледно-розовыми гвоздиками, – а там внутри – труп?

Я посмотрел на отца, но тот ничего не ответил. Он укладывал чемодан рядом с остальными вещами, и я замотал головой.

– Да нет, думаю, что нет.

Маленький Шульц вздохнул.

– Жаль. Поиграем сегодня в машинки? Я построил трек.

– Все может быть… Посмотрим.

Я сел в машину. Там было только переднее сиденье, одна сплошная кожаная скамья кремового цвета. Отец сел за руль и включил зажигание. Я придвинулся к нему, а мать сняла свой жакет, нажала на прикуриватель и позвала в открытую дверь Софи:

– Ты скоро?

Софи перепрыгнула через низкую живую изгородь Фогелей, припрыгивая, обошла машину и с такой силой плюхнулась на сиденье, что изо рта у нее выпала конфетка. Анна и Рита, ее подружки, махали руками. У них были редкие зубы с большими щелями. Когда мы отъезжали, Софи помахала им в ответ. Мотор работал почти бесшумно.

– Две глупые козы, – зашептала она, – говорят, что мы заразимся трупным ядом и у нас выступит сыпь. Это правда?

Мать усмехнулась.

– Они просто завидуют… Осторожно, Вальтер, кошка!

Отец свернул на Штекрадерштрассе. А я смотрел на спидометр, совсем не круглый или овальный, как у других машин. Черный прямоугольник, на котором появилась горизонтальная стрелка, меняющая цвет в зависимости от измеряемой в милях скорости: белая, желтая, оранжевая или красная и даже фиолетовая, когда мы немного проехали по автобану. В машинах, которые мы обгоняли, люди таращились на нас, у них причудливо вытягивались лица, между бровей появлялась вертикальная складка, и губы, которые только что двигались в разговоре или были открыты в улыбке, беззвучно смыкались. А когда Софи, сияя от счастья, хлопала в ладоши, махала им или строила рожицы, на лицах появлялось глупое выражение, смущенное или озадаченное, и лишь в редких случаях кто-то из них отвечал на приветствие легким кивком головы или едва заметной улыбкой, таявшей, как воздух.

У вокзала отец остановился позади стоянки такси, и, когда он вытаскивал из задней части машины, где стоял гроб, наши вещи, несколько человек повернули головы. Он посмотрел на часы с треснувшим стеклом – старая модель фирмы Kienzle.