Онлайн книга «Клинок Минотавра»
|
– Ну что, Петруша, – сказал Натан Степаныч, склоняясь над телом. – Нехорошо оно получилось? Раненый открыл глаза. Был он бледен, дышал, но часто судорожно. – Она все… – Княжна? – Она… виновата… – Вас подговорила? Гришка отступил, не мешая разговору. – Нет… – верно, Петр понял, что не стоит лгать на пороге бытия иного, при скорой-то встрече с Господом. И без того хватает грехов на душе его. – Н-не… п-подговаривала… красивая, правда? – Красивая, – согласился Натан Степаныч. – Из-за нее все, – Петр облизал губы, попросив: – Отпустите грехи? – Отпущу. Хоть и не священник, но ведь сказано, что раскаяние – главное, а уж остальное – Господу в руки. – Вы князя убить пытались? – Да. – Собаку натравили? – Да, – говорить Петру было тяжело, и Натану Степанычу приходилось наклоняться низко, чтобы расслышать тихий его голос. – И лестницу маслом намазали? – Да. – Что еще? – Пугали… она про быка… про Минотавра… историю… клинок ее, который матушкин… ведьмовской… и мы решили… – Создать чудовище? – Да… не хочу умирать. – Никто не хочет, Петрушенька. Не бойся, больше не будет боли… просто как-то вот вышло оно, неудачно. Что ж вы про оружие не подумали-то? Я ж, чай, не князь, человек простой… могилу вы разоряли? – Да и… он… – Отец Сергий? – Да. – С самого начала участвовал? – Он… князя… ненавидел… он хотел поместье… а князь жил… у него сердце… никому не говорил, но доктор… исповедоваться… и отец Сергий спрашивал… отвечал… он говорил, напугать надо, тогда и сердце… оно слабое совсем… он после кладбища слег… – Только не умер. – Да. – И вы с братцем поняли, что этак князя долго изводить можно, и решили иное попробовать. А когда не вышло, испугались. Он ведь не дураком был, верно? Дыхание становилось прерывистым. Ай, до чего нехорошо вышло, до чего несвоевременно. Нет, Натан Степаныч если и жалел погибших братьев, то жалостью обыкновенной, человеческой, которая не отнимала у него понимания, что неспроста эти двое погибли, по собственной, стало быть, вине. И на руках их кровь, и души темны, но ему ли, человеку, иных людей судить? – Д-да… Сергей велел затихнуть… к нему дядя приходил… грозился следствием… – Отчего ж не затихли? – Долги… много должны… грозились найти и… мы хотели… а она мешает… она красивая… но стерва… не верьте ей… она дядю травила… она и нас собиралась… рассказала про быка… идет бычок, качается… идет бычок… идет… Он вдруг дернулся и вытянулся бездвижною колодой. – Господи, спаси и сохрани, – сказал Гришка, размашисто перекрестясь. – Вот ведь горе-то какое… и чего делать-то будем, Натан Степаныч? – В дом нести… …Тихий дом, будто мертвый. И каждый звук в нем разносится эхом. Неуютное место, преобразившееся разом. Гришка, на что человек простой, ко всяким кунштюкам актерским нечувствительный, и тот застыл, повел головой, чисто пес сторожевой. – Нехорошо тут, Натан Степаныч, – сказал он, положив тело на пол. Руки стряхнул, и вода с них полетела на ковер. Сонной девке, которая выглянула из каморки, Натан Степаныч велел: – Буди княжну. Несчастье приключилось. И девка, подавив зевок, исчезла. Ждать пришлось недолго, Елизавета Алексеевна появилась, одетая в простое домашнее платье. – Я не спала, – сказала она с порога. – Не люблю грозы. Боюсь. Нянька моя, помнится, говорила, что грозы – это гнев Господень… он молнии за грешниками шлет. Взгляд ее рассеянный скользнул по Натану Степанычу, по Гришке, который при виде княжны закаменел, по телу, лежащему на ковре. – Он мертв? – сухо спросила Елизавета Алексеевна. – К сожалению… – Признаться, я опасалась, что убьют вас, а вышло… – она села в кресло и, указав на соседнее, велела. – Садитесь. Рассказывайте. Или вам надобно привести себя в порядок? Вы, кажется, вымокли. И сейчас, спокойная, отстраненная, она нисколько не напоминала ту женщину, с которой Натан Степаныч беседовал недавно. Куда подевались ее страх и смятение? Ложь. Снова ложь, но эту у него не выйдет доказать. И княжна, которая знает это, улыбается. – Обойдусь и без отдыха, надобно, чтобы с Григорием помощников послали, там и… Павел лежит. Шею сломал… – Бывает. Она кликнула ту самую сонную девку и распоряжения отдавала голосом равнодушным, а девка все на тело косилась. Гришка ушел – вернется, конечно, вернется, а Натану Степанычу надобно взять себя в руки, успокоиться, хватит в каждой тени призрака видеть. – Пожалуй, – княжна поднялась, – поговорить нам следует все же в иных покоях. Пусть телом займутся… Она вышла, нисколько не сомневаясь, что Натан Степаныч последует за ней. И в иной гостиной, куда принесли свечи, однако свечи эти оказались неспособны управиться с темнотой, Елизавета Алексеевна устроилась на козетке, села прямо, руки сложила на коленях, уставилась черными бесовскими очами. – За что вы его ненавидели, Елизавета Алексеевна? – Натан Степаныч провел рукой по волосам, стряхивая воду. Жесткие. И редеют, старость близится, а с нею и понимание, что жизнь он прожил в целом неплохую, хватало, конечно, всякого, но вот такой лютой ненависти испытывать не доводилось. И слава богу. – Кого? – Вашего отчима. Разве он обижал вас? В дом принял. Относился как к родной дочери… – А с чего вы решили, что я ненавидела Алексея? Насмешка. Не скажет, не из тех она злодеев, которые, поддавшись минутному желанию, начинают откровенничать о своих злодействах. – Вы увели его сына из дому, человека, который и вправду вас любил, искренне и безоглядно. Вы подсадили его на опиум, свели с ума… для чего? Поначалу я решил, что дело в наследстве, однако оно не столь уж велико, с вашей красотой и умом, которого, уж извините, матушка ваша была лишена, вы могли бы получить много больше. Значит, не корысть… тогда что? Ненависть. Вы мстили мужу за призрачные обиды, нанесенные его отцом… |