Онлайн книга «Клинок Минотавра»
– Не лезли бы вы. Иван ответил кивком: понимает и не полезет. Ему просто нужно знать. Заключение судмедэксперта он читал и перечитывал, пытаясь отрешиться от того, что видел за словами. Колотые раны… резаные раны… неглубокие, на запястьях, на предплечьях, словно кто-то покрывал кожу Машки своеобразным узором. Фотографии, от которых к горлу подкатывает тошнота. И этот узор въедается в память, чтобы вернуться в снах. Сны короткие. Иван держится на ногах день и еще день и все-таки отключается, порой за столом, однажды и вовсе обнаружил, что лежит на диване, забравшись под плед, Машкой же купленный. …Фотографии лежали на полу. И отчет, зачитанный до дыр. …Изнасилование. …И семь глубоких проникающих в брюшную полость ранений. …Потеря крови… Ей было больно, а Машка боялась боли, и только это останавливало ее от ринопластики. Она бы к другому специалисту обратилась, но вот читала, что ринопластика – это больно, а лекарства не всегда спасают… Сейчас Иван сделал бы все, что она хотела. Нос? Пускай. Подбородок с ямочкой? Да. Блефаропластика? Как угодно… он бы кроил и перекраивал ее лицо, тело по Машкиному желанию, лишь бы сама она, упрямая женщина, была жива. Иван плохо помнил похороны. Родители остановились у Машкиной подруги, и та, наверное, рассказала что-то такое, отчего Машкина мама бросилась на Ивана с кулаками. Она стучала по груди, рыдала, выкрикивала проклятия, а Иван думал лишь о том, что Машка пошла в отца. Такая же высокая. Смуглая. Она не заслужила такой смерти. За Машкиными вещами приехала подруга, та самая, которая носила звание лучшей. Она громко сочувствовала и вещи собирала как-то очень уж долго, перемежая сборы с перерывами на кофе. Пыталась напоить Ивана, и он пил, сдабривая кофе коньяком. Подруга вздыхала, гладила его по руке, заглядывала в глаза и говорила, что время лечит, что ей тоже очень Маргошеньки не хватает… …Машка не любила свое имя, не объясняя причин, просто требовала называть ее Машкой. А потом подруга уехала, и Иван стал пить. Кажется, звонили из клиники, предлагали отпуск, и он согласился. Приходили. Пытались встряхнуть, не то сочувствием, не то разговорами, от которых саднило в горле, и приходилось снова пить, уже здоровья ради. Коньяк. Конфеты. Иногда ром. И снова конфеты или шоколад, вкус которого Иван начинал ненавидеть. Сухой хлеб. Сыр закостеневший. И события той, давней ночи, когда они поссорились. Машка хотела машину. Она ведь училась на права, долго, целых три месяца училась. И сдала, между прочим, с первого раза. Теорию. С вождением сложнее, но Машка старалась. И машину заслужила. Разве нет? Иван был против. Нет, не потому, что денег жалко, деньги были, и на машину хватило бы, но зачем ей, если он и так Машку возит куда скажет? Она чувствует себя зависимой? С каких это пор? И вообще на дороге небезопасно. Даже если Машка научилась водить, в чем он сильно сомневается, там хватает иных, тех, кто водить не научился… и ему не хотелось бы думать, что Машка попадет в аварию… Ивану собственные аргументы казались вескими. Машка отвечала слезами. И это ее вечное, «ты меня не любишь», больше напоминающее шантаж. Любит, поэтому и не купит, и плевать, что у всех ее подруг есть, и только Машка без машины. Подруги – вовсе не причина… хотя как раз-то они и причина. Она будет осторожна? Конечно, первые дня два… Иван видел таких вот, осторожных… где? В отделении реанимации. Он смеется? А разве похоже, что он смеется? Иван предельно серьезен. И ему плевать на всех Машкиных подруг разом. У них есть мнение? Да и на мнение плевать тоже! И на Машку? Нет, на нее не плевать. Он и вправду любит, поэтому пытается удержать от глупостей, пусть Машка и сопротивляется всячески. Он обозвал ее дурой? Когда? Только что?! Машке надо успокоиться и взглянуть на вещи здраво. И нечего слезы лить… слезы не помогут. Если ей нужен повод перед подругами своими похвастаться, то Иван шубу купит или вот колечко, сережки… на отдых свозит, хотя, конечно, расписание у него плотное, но кое-что он может перекроить. А она уперлась. Машина, машина… и голова еще гудела, день был тяжелым. Иван же в принципе скандалы на дух не переносил, особенно затяжные. Вот и рявкнул, теряя терпение, что если Машке нужна машина, пусть сама на нее и зарабатывает. И от ее слез в туалет сбежал, громко хлопнув дверью. А когда вышел, то оказалось, что Машки в квартире нет. Наверняка тоже подруги уйти посоветовали. Порой Ивану начинало казаться, что эти подруги знают все обо всем, оттого и живет Иван не с Машкой, а с ними. Безумие. Коньяк. И хлебная корка, которую он грызет. В дверь звонят, настойчиво так звонят и не уйдут, пока Иван не откроет. А он откроет, только до двери доберется. Надо же, казалось, что коньяк не брал. А он взял, и теперь пол шатается. Влево, вправо, и хорошо, там стена, о стену опереться можно. И опершись идти. Шаг за шагом, до двери. Цепочку сбросить… и замки открыть. Машка на все запиралась, утверждая, что в городе неблагоприятная криминогенная обстановка. Вычитала же где-то… и права оказалась. Неблагоприятная. Криминогенная. – Здравствуй, – за порогом, прижимая меховую сумочку к груди, стояла Машкина подруга. Как ее звать-то? Хитрое имя. Доминика? Валерия? Нет, иначе… Иллария! Точно, Иллария, Машка ее еще Ларкой называла. – Я… мне очень нужно с тобой поговорить. Иван кивнул, покачнулся, но на ногах устоял. Он подозревал, что говорить сейчас не способен. – Я войду? Пришлось пропустить. Высокая, почти с Ивана ростом. Стрижена коротко и волосы торчат перышками. Лицо худое, с правильными чертами, но подбородок, пожалуй, немного тяжеловат. И нос с горбинкой… наверняка она тоже мечтает убрать эту горбинку. Всем кажется, что если исправить что-то в себе, то и жизнь волшебным образом переменится. Она стянула куртейку из щипаного меха, оставшись в ярком свитерке и джинсиках, облипавших тонкие Ларины ноги. – Тапочки… возьми… пол холодный, – надсаженным голосом произнес Иван. И подумалось, что прежде он алкоголиков презирал. Слабые люди, не способные с собой справиться, а теперь вот оказалось, что и сам он ничуть не лучше. – Ты, вероятно, голоден. Я вот… – Иллария подняла пакет. – Пойдем, погрею… ты давно пьешь? – Давно. Наверное. – Ничего, это пройдет. Хотелось бы верить. На кухне Лара окинула взором руины Ивановой жизни и, хмыкнув, открыла окно. – Что ты… |