Книга Ланарк: жизнь в четырех книгах, страница 28 – Аласдар Грэй

— Да, я здесь беззащитна. Почему не прибегнуть к силе?!

— Рима!

— Я не твоя Рима. Читай дальше.

— Мне до смерти надоела эта книга. Почему бы нам не поговорить? Тебе, наверное, одиноко. Мне вот одиноко.

Ответа не последовало.

— Расскажи мне о мире, откуда ты пришла, — попросил он.

— Он был похож на этот.

— Ну уж нет.

— Осторожно! Ты боишься прошлого. Если бы я рассказала, что знаю, ты бы спятил.

— Мрачными намеками меня теперь не напугаешь. Меня не заботят прошлое и будущее. Мне не нужно ничего, кроме нескольких обычных дружелюбных слов.

— Я знаю тебя, Toy, знаю как облупленного: истеричный ребенок, увлекающийся подросток, безумный насильник, мудрый пожилой папаша — я испробовала на себе все твои фокусы и знаю, что им грош цена, так что не надо слез! Не смей плакать. Печаль — это самый дрянной из фокусов.

Ланарк был слишком взбудоражен, чтобы заметить слезы у себя на щеках. Он отвечал:

— Ты меня не знаешь. Моя фамилия не Toy. Ничего подобного со мною не было. Я некая банальность, которая все время страдает.

— Я тоже, но у меня есть мужество — мужество на все наплевать и ни за что не цепляться. Иди прочь! Разве ты не видишь, что происходит?

От плеча до запястья ее рука была усеяна серебристыми пятнами и звездочками. Ланарк не мог отделаться от ужасного чувства, что каждое его слово превратилось в такую отметину. «Доктор Ланарк уходит», — шепнул он. Панель открылась, и он пробрался в отверстие.

Кто-то поднял в палате штору, и в окне была видна грязная стена, с которой местами осыпалась штукатурка, обнажив кирпичную кладку. У Ланарка закружилась голова, и он едва не упал, но тут вспомнил, что покинул клуб, не съев ни крошки. Единственным утешением для него в институте оставалась здешняя противная, но подкрепляющая еда, потому он вернулся в ресторан. Там было почти пусто, лишь Озенфант сидел за своим обычным столиком, погруженный в беседу с двумя другими профессорами. Ланарк прошел к дальнему столику и дождался официантки.

— Есть у вас что-нибудь коричневое, сухое и рассыпчатое?

— Нет, сэр, но есть розовое, влажное и рассыпчатое.

— Мне четверть тарелки, пожалуйста.

Он приступил к еде, но тут у него под ухом раздался грубоватый, слегка неуверенный голос:

— Здесь свободно?

Ланарк поднял взгляд и увидел высокую девушку в комбинезоне цвета хаки. Она стояла, держа руки в карманах, и ела его глазами.

— Да-да, — отозвался он с облегчением.

Она села напротив. Рот, нос, брови девушки были ровными и красиво очерченными, как у греческих статуй; впечатление портил только тяжелый, выдающийся вперед подбородок. Вместо того чтобы развернуть свои стройные плечи, она сутулилась. Каштановые волосы были заплетены в неплотную толстую косу, которая свешивалась на левую грудь. Пальцы девушки то и дело проходились по косе резким движением. Она спросила отрывисто:

— Вы тоже ненавидите это место?

— Да.

— А что вам ненавистно больше всего?

Ланарк задумался.

— Манеры персонала. Знаю, им нужно быть профессионалами, нужна опрятность и порядок, но кажется, что они даже шутят и улыбаются, имея в виду профессиональные цели. А вам что не нравится?

— Лицемерие. То, как они изображают заботу о пациентах, а сами их используют.

— Но если они не будут пользоваться своими неудачами, они не смогут никому помочь.

Девушка низко склонила голову, так что Ланарк увидел ее макушку.

— Если вы так говорите, значит, вы не так уж ненавидите это место.

— Ненавижу. И собираюсь отчалить, как только найду спутника.

Она подняла взгляд:

— Я пойду с вами. Я тоже хочу отчалить.

Ланарк смутился.

— Спасибо, конечно, но… но… у меня есть пациентка, не очень обнадеживающий случай, но я не могу ее оставить, пока не вылечу или не буду знать, что потерпел неудачу.

Девушка произнесла недовольно:

— А известно ли вам, что здесь никого не вылечивают, только поддерживают тела в свежем состоянии, пока не понадобится топливо, одежда или еда.

— Еда? — встрепенулся Ланарк и уронил ложку на тарелку.

— Конечно! А чем, по-вашему, вы питались? Вы никогда не заглядывали в клоаку? Вам кто-нибудь показывал стоки под палатами губок?

Ланарк потер глаза стиснутыми кулаками. Ему хотелось, чтобы его стошнило, но розовая субстанция хорошо его подкрепила: он чувствовал в себе необычайные силы.

— Ни к чему здесь больше не прикоснусь! — горячо сказал он сам себе.

— Так как насчет того, чтобы уйти отсюда вместе?

Пустыми глазами он смотрел сквозь нее. Девушка вздохнула:

— Я вас пугаю, я пугаю большинство мужчин. Но я умею быть и очень нежной — недолго. Смотрите.

Отсутствующим взглядом Ланарк обвел комнату в поисках выхода. Потом, когда больше смотреть было некуда, вернулся к ее лицу и обнаружил на нем такое выражение, что вытянул шею, стараясь получше его разглядеть. По лицу девушки блуждала пренебрежительная усмешка, но в дерзких глазах читалась досада, а еще глубже — безбрежная покорность и готовность сделаться на время всем, чего он только пожелает. Заглянув в эти глаза, он словно бы совершил стремительный полет над переменчивыми мирами, полными секса, и после полета ему сделалось ясно, что улыбка ее была робкой, а за резкостью скрывалась мольба. Осознав свою головокружительную власть, Ланарк задрожал всем телом. Взволнованно-вопросительным тоном она повторила:

— Я могу быть и очень нежной.

— Куда мы пойдем? — шепнул он, кивая.

— В мою комнату.

Они встали вместе и направились к выходу; Ланарк шагал неуклюже, поскольку его пенис упирался в брюки. Когда они шли мимо столика Озенфанта, профессор вскричал в комической тревоге:

— О, доктор Ланарк, только не уводите у нас нашего катализатора!

В лифте девушка распорядилась:

— Квартиры специалистов.

Лифт завибрировал.

Они обнялись, и Ланарк, ощутив ее крепкое женское тело, пробормотал:

— Давай остановим лифт между этажами.

— Это глупо.

— Огляди меня с презрительной улыбкой, как ты умеешь. Она так и сделала и в ответ получила пламенный поцелуй.

Она отвернулась со словами:

— Открой глаза, ты должен смотреть на меня, пока мы целуемся.

— Почему?

— Я сделаю все, что ты захочешь, но ты должен на меня смотреть.