Книга Источник, страница 254 – Айн Рэнд

Утверждают, что я разрушил жилище для обездоленных, но забывают, что, если бы не я, у обездоленных не было бы возможности иметь такой дом. Тем, кто хлопотал о бедняках, пришлось обратиться ко мне, человеку, который никогда о них не хлопотал, обратиться за моей помощью, чтобы помочь беднякам. Полагают, что бедность будущих жильцов давала им право на мой труд. Что их положение обязывало меня к участию. Что помочь им было моим долгом, от которого я не мог уклониться. Таково кредо коллективизма, который захлестнул мир.

Я вышел заявить, что не признаю чьего-либо права ни на одну минуту моего времени. Ни на одну частицу моей жизни и энергии. Ни на одно из моих свершений. И не важно, кто заявит такое право, сколько их будет и как сильно они будут нуждаться во мне.

Я вышел заявить, что я человек, существующий не для других.

Заявить это необходимо, ибо мир гибнет в оргии самопожертвования.

Я заявляю, что неприкосновенность созидательных усилий человека намного важнее всякой благотворительности. Те из вас, кому это непонятно, губят мир.

Я пришёл изложить свои условия. На иных я отказываюсь существовать.

Я не признаю никаких обязательств перед людьми, кроме одного — уважать их свободу и не иметь никакого отношения к обществу рабов. Я готов отдать моей стране десять лет, которые проведу в тюрьме, если моей страны больше не существует. Я отдам их в память о ней и с благодарностью к ней такой, какой она была. Это будет актом верности моей стране и актом отказа жить и работать в той стране, которая пришла ей на смену.

С моей стороны это акт верности каждому творцу, когда-либо жившему и пострадавшему от сил, несущих ответственность за Кортландт, который я взорвал. Каждому мучительному часу одиночества, изгнания, осуждения и душевной муки, которые им пришлось испытать, но и каждой битве, в которой они победили. Каждому творцу, чьё имя известно, и тем, кто жил, боролся и погиб непризнанным. Каждому творцу, уничтоженному физически или духовно. Генри Камерону и Стивену Мэллори. И человеку, который не хочет, чтобы его имя было названо, но он сидит в этом зале и знает, что я говорю о нём.

Рорк стоял, расставив ноги и подняв голову, как он всегда стоял в недостроенном здании. Позже, когда он уже снова сидел за столом защиты, многим казалось, что он всё ещё стоит перед ними — этот образ крепко засел у них в памяти и держался в сознании на протяжении последовавших долгих прений. Люди слышали, как судья объявил, что обвиняемый по сути дела изменил первоначальное заявление: он признал своё деяние, но не признал себя виновным в преступлении. Был поднят вопрос о временной невменяемости и неподсудности обвиняемого, но сочли, что присяжные определят, понимал ли он род и характер своего деяния и, если да, понимал ли, что нарушил закон. Прокурор не возражал, в зале установилась странная тишина, прокурор был уверен, что выиграл процесс. Он выступил с заключительным словом. Что он сказал, никто не запомнил. Судья проинструктировал присяжных. Присяжные встали и вышли из зала.

Люди задвигались, собираясь выйти, другие не торопились, настроившись на долгое ожидание. Винанд и Доминик остались на месте.

Бейлиф {78} подошёл к Рорку, чтобы вывести его из зала. Рорк стоял у стола защиты. Он отыскал глазами Доминик, потом Винанда. Затем повернулся и последовал за бейлифом к выходу.

Он был уже в дверях, когда раздался громкий стук, за которым наступила полная тишина, пока присутствующие не осознали, что это сигнал из комнаты присяжных: жюри вынесло вердикт.

Те, кто был уже на ногах, так и остались стоять, застыв на месте. Судья уселся в своё кресло. Присяжные вернулись в зал.

— Обвиняемый, встаньте и повернитесь лицом к присяжным, — произнёс секретарь суда.

Говард Рорк встал перед столом присяжных. Гейл Винанд тоже поднялся в глубине зала.

— Господин председатель, вынесен ли вердикт?

— Да, мы вынесли вердикт.

— И каков он?

— Невиновен.

Рорк посмотрел не на город за окном, не на судью или Доминик. Он посмотрел на Винанда.

Винанд резко повернулся и вышел. Он первым покинул зал суда.

Роджер Энрайт выкупил участок, проект и развалины здания. Он велел разобрать руины и полностью расчистить площадку, оставив лишь котлован. Он нанял Говарда Рорка для осуществления проекта. Строительство было доверено одному подрядчику с условием соблюдения строжайшей экономии. Энрайт финансировал строительство с намерением установить низкую квартплату, но при этом обеспечить себе достаточную долю прибыли. Его не интересовали доходы, занятия, состав семьи, привычки квартиросъёмщиков. Въехать мог каждый, кто был в состоянии платить, независимо от того, мог ли он при желании снять жильё в другом месте за более высокую цену или нет.

В конце августа Гейл Винанд получил развод. Иск не был оспорен, Доминик не появилась на слушании дела, занявшем немного времени. Винанд стоял с видом человека, ожидающего смертной казни, и выслушивал, как звучит на холодном юридическом языке описание предосудительной сцены за завтраком в доме Рорка в Монаднок-Велли, которая послужила основанием для официального заключения о супружеской неверности его жены, признания его пострадавшей и поэтому заслуживающей сочувствия стороной. Решение суда давало ему свободу на все оставшиеся годы и обрекало на безмолвные, одинокие вечера в течение этих бесконечных лет.

Эллсворт Тухи выиграл дело в комиссии по трудовым спорам. Винанду было вменено в обязанность восстановить его на прежней работе.

В тот день секретарь Винанда позвонила Тухи и сообщила, что мистер Винанд ожидает его появления в редакции сегодня вечером до девяти часов. Кладя трубку, Тухи удовлетворённо улыбался.

С той же улыбкой он вошёл вечером в здание редакции и остановился в отделе городской жизни. Он пожимал руки, сыпал приветствиями, острил по поводу последних фильмов и посматривал вокруг с видом добродушного изумления, будто отсутствовал не более суток и не понимал, почему его встречают как победителя.

Затем он неторопливо направился в свой кабинет. Но у дверей замялся и, дёрнувшись, замер. Уже остановившись, он осознал, что не следовало дёргаться и замирать на месте, не следовало обнаруживать волнение, но было поздно. В дверях его кабинета стоял Винанд.

— Добрый вечер, мистер Тухи, — негромко произнёс Винанд. — Проходите.

— Добрый вечер, мистер Винанд, — ответил Тухи любезным тоном, с удовольствием отмечая, что ноги несут его дальше, а лицо изображает подобающую улыбку.

Он вошёл и остановился в нерешительности. В его кабинете ничего не изменилось, пишущая машинка стояла на месте, рядом стопка чистой бумаги. Но дверь оставалась открытой, и на пороге, прислонившись к косяку, молча стоял Винанд.