Онлайн книга «Обратный отсчет»
|
– Азаль, куда ты его послала? – На адрес твоей матери. Думала, что она перешлет. – Моя мать даже донорскую почку не перешлет. Я вытащил из кармана письмо, протянул ей. – Ох, – сказала она. – Кто-то сильно тебя невзлюбил. – Не ты ли? А вот еще. – Предъявил распечатку сообщения с электронной почты. – Ух ты! Неужели ты думаешь, будто я это прислала? – Не знаю, кто прислал. Явно кто-то из бывших подружек. Ты – бывшая подружка. Надо было проверить. Ты сама что бы сделала? – Подумала бы на какого-нибудь ненормального. – Кажется, все, кроме меня, спокойно относятся к смертельной угрозе. – Кто – все? Визит ко мне не первый? Виделся с Мэри, как ее там… – Да, сначала был у Мэри. Продвигаюсь в обратном порядке. – Как она поживает? – Еще не нашла Великого Гэтсби. [16] – Последовательная цепочка. – Что? – Ничего. Что у тебя с лицом? – Наткнулся на чей-то кулак. – Устал? Хочешь еще поспать? – Хочу душ принять. И во что-нибудь переодеться, если найдется. – Наверно. Посмотрю, пока моешься. Во второй раз в тот день я принял душ. На этот раз нечего было бояться, что кто-то заглянет, заметит у меня под ногами кипу одежды. Вода сильно хлестала, я как будто начинал все сначала в новой коже, с новыми мышцами. В плеске воды меньше думал о Рози, равно как и о сексе с другой женщиной. Чувствовал себя бесполым, еще не родившимся созданием. Может быть, это вода из реки Иордан – она перерождала меня, я в тот момент хорошо себя чувствовал. Только посмотрите, что сделал для Мэри. Вода меня дьявольски освежала, и я запел в скрипичном ключе любимое песнопение Рози: Мы с тобой оба потеем и тужимся, Тело ноет, болит, голова кружится. Делай ставку, повышай залог, Чуть напьешься, и за тобой щелкнет тюремный замок. Устал я, опротивело мне пахать и пахать, Устал от жизни, хотя и боюсь умирать. А старушка река все течет и течет… Азаль стукнула в дверь и сказала: – Весьма глупо. Она часто произносила подобные устаревшие фразы, вышедшие из употребления. Возрождала их. Они приобретали некую азальную магию ее неродного – второго – английского языка. На дверце душа висело большое полотенце, словно она поджидала гостей. Я насухо вытерся. По-прежнему было прохладно, в ванной хлопотливо работал обогреватель. Я постоял перед ним – это лучше массажа, морских вод, полной пересадки тела. Азаль открыла дверь, забросила одежду. Я надел красную рубашку-гольф, брюки цвета хаки, носки с рисунком из разноцветных ромбов, приняв вид шестидесятилетнего мужчины, имеющего мелкокалиберное оружие. Точней сказать, пистолет 9-го калибра. Потом подумал – не в шестьдесят ли лет… – Тебе идет папина одежда. Теперь я рада, что сохранила ее. – Могла бы и мою сохранить. – Отдала Армии спасения. Свои вещи здесь оставь. Я сегодня кое-куда иду и думаю взять тебя с собой. – И сказала куда. – Хочешь, чтоб я в одежде твоего отца явился на его могилу? – Какая ему разница? Он ее носить не может. Просто посмеется. – Хочешь, чтоб я пошел на кладбище с сумкой на плече, полной клюшек для гольфа? Крикнул там: «Бью!»? Она заплакала. – Ты что? – Он играл в гольф, когда это случилось. Тут я вспомнил: сегодня годовщина его смерти. Из всех трехсот шестидесяти пяти распроклятых дней я выбрал именно этот. И только Азаль могла на поминки одеть меня в отцовский костюм для гольфа. – Пошли, – сказал я, зная, что все равно согласился бы, даже если б сначала решился поспорить, – давай с этим покончим. – Правда? Мы направились к моей машине. «ЖОПА» сверкала на солнце. – Прелестно. – Куда ехать? – В Слосон, на кладбище Святого Креста. – Разве он не мусульманин? – Сколько можно тебе объяснять, что он был светским человеком. – Разве католицизм не секта? – Просто езжай, Джонни, ладно? Одна Азаль часто звала меня Джонни. За ее обычной речью стоял другой язык: из мультфильмов и комиксов, детский, любовный. Я догадывался, что это несветская особенность, приобретенная в частных католических школах, где она была единственной иранкой с черными волосами Ширли Темпл, [17] больше американка, чем девочки из Лос-Анджелеса, которым она велела называть ее Лайзой, чтобы никто не догадывался о ее происхождении. Ведя машину, я задумался, нет ли у меня где-нибудь побочного отпрыска. Тут нет ничего невозможного. Я никогда особенно не трудился предохраняться, хотя меньше всего на свете желал стать отцом, даже если это означало хоть кем-нибудь стать. Я не мог поставить на ноги ни себя, ни покойника, ни, естественно, новорожденного. Не хватало определенного гена. Полагаю, к нынешнему времени правительство уже им меня обеспечило. Мы пробирались в потоке машин, главным образом, с откидным верхом, до того импортных, что даже выхлопные трубы выбрасывали европейский табачный дым. Хайвеи: постоянно сбиваясь с пути в этом городе, я научился ориентироваться по Голливудским холмам. Не нашел бы дороги к квартире Азаль в Формозе, где мы жили в полной тайне. Мне никогда не позволялось отвечать на телефонные звонки из опасения, что позвонит ее мать, узнает о нашей совместной жизни. Мать была не менее соблазнительной, чем Азаль, ее голос плыл в воздухе, как ковер Аладдина. Я все думал, передается ли такой шарм по семейной линии или это национальная черта. Ломал над этим голову, стараясь отыскать путь к дому, где был официально зарегистрирован только один из нас. – Странные были у нас отношения, – сказала Азаль, когда мы въехали собственно в Лос-Анджелес. – Жизнь была тяжелая. Я тогда злой был. – Нищий, хочешь сказать. – Фактически, я и теперь на грани. Деньги не у меня – у жены. Даже не уверен, что и жена у меня еще есть. – Я знала, что после меня ты женился. Кто она? – Рози. – Рози? Что она собой представляет? – Около трехсот фунтов несчастья. – Я спрашиваю, кто она по национальности? |