Онлайн книга «Подвеска Кончиты»
– Неужели заколотили? – изумилась Дайнека. Ирина вздохнула и поправила волосы. – Конечно же нет. Но в результате всего этого Резанов отказался идти в Японию, заявив, что не может представлять интересы великой державы, пребывая в таком униженном состоянии. И велел направить «Надежду» на Петропавловск. Там губернатор заставил Крузенштерна и его офицеров принести Резанову извинения, после чего корабль отбыл в Японию. Как видишь, Николай Петрович Резанов был изрядным занудой. – Скорей – человеком чести, – возразила Дайнека. – Ты все стараешься приукрасить, – заметила Ирина. – Как раз эта его честь, а также высокомерие помешали наладить торговые отношения с Японией. – В смысле? – Так написал Крузенштерн в Санкт-Петербург. – И это было правдой? – Сама посуди. По прибытии в Японию Резанову полгода пришлось ожидать аудиенции. – Почему? – Столько времени понадобилось посланнику японского императора, чтобы встретиться с русским послом. Дайнека удивилась: – Далеко было ехать? – Нет. – Тогда почему так долго? – Чтобы унизить русских и подчеркнуть собственное величие. – Но японец все же приехал? – И привез ответ императора с отказом в торговле и требованием, чтобы русский корабль немедленно покинул их гавань. Резанов очень резко ему ответил… – Ирина запнулась, что-то припоминая, и потом с жаром продолжила: – На той встрече присутствовали купцы из Голландии. У них было разрешение торговать с Японией, и они демонстрировали раболепное поклонение местной власти. Некоторые лежали на животе, не смея поднять головы. Резанов же сказал, что он посол государя великой державы и не обучен подобному унижению. В общем, как и написал Крузенштерн, миссия провалилась. – В этом не было вины командора. Он вел себя с достоинством, заставив уважать нашу страну… – В то время так думали немногие, большинство просто обвинило его в высокомерии и неуступчивости. – После этого он поехал к Кончите? – Изнемогая от любопытства, Дайнека приготовилась внимательно слушать. – Нет. Это был март 1805 года. С ней он встретится только через год. На этом же корабле, на «Надежде», Резанову предстояло отправиться с инспекцией на Аляску, в город Ново-Архангельск, где располагалось русское поселение. Но отношения с Крузенштерном не складывались, и он принял решение покинуть надежный военный корабль и отправился в опасное путешествие на маленьком суденышке под названием «Святая Мария». – Знаешь, эта история отличается от того, что я слышала, – призналась Дайнека. – Погоди, – заверила Ирина, – самое интересное впереди! Мало того, что пребывание на корабле само по себе утомительно, напоминаю – Резанов не был опытным моряком и страдал морской болезнью. Прибавь к этому нервное истощение – результат жестких конфликтов с Крузенштерном, и затянувшуюся простуду. Вот и представь, в каком состоянии Резанов прибыл на Аляску, в Ново-Архангельск. – Да-а-а… – сочувственно протянула Дайнека. – Когда это было? – В августе1805 года. – До встречи с Кончитой осталось чуть меньше года. – Но какой это был год для командора Резанова… – вздохнула Ирина. – Русских поселенцев в Ново-Архангельске он застал в чудовищном состоянии. Многие болели цингой. Худые, голодные, без зубов… Жрать нечего. От цинги не спасал даже отвар из сосновых шишек – единственное доступное им лекарство. Короче… Перезимовал Резанов в русской колонии, перемучился вместе со всеми. И вместо того, чтобы инспектировать, ему пришлось спасать поселенцев от голода и цинги. В общем – от верной смерти. Весной 1806 года на судне «Юнона» он отправился в Сан-Франциско, надеясь закупить там еду. На борту – всякая всячина, чтобы обменять на продукты, и вымотанный, обессиленный голодом и цингой экипаж. – Ох… – вздохнула Дайнека. – Теперь – спать, – Ирина встала и, откинув одеяло, улеглась на свое место. – А дальше? – Туши свет и ложись. Остальное потом как-нибудь расскажу. Мужчина в соседнем купе не переставал кашлять. Но даже это не помешало Дайнеке заснуть сразу, как только голова коснулась подушки. Глава 2
Бухта Сан-Франциско, март 1806 года Под утро тихий брамсельный ветер [2] передвинул туман с моря на берег. Из-за горизонта пробились первые лучи солнца, разгоняя серую предрассветную мглу. Вахтенный пробил восемь склянок [3] . Бледные, изможденные лица матросов были обращены к берегу, к диким скалам, крепостным пушкам и узкому входу в бухту, через который им предстояло прорваться – или погибнуть. Все ждали приказа сниматься с якоря. На мостике стоял командор. Он поднял подзорную трубу и навел ее на форт, охранявший узкий пролив. Потом обернулся и сказал капитану Хвостову: – Не будем спрашивать дозволения, ибо положение наше плачевно. Лучше получить ядра в борт, чем пасть жертвой голода и скорбута [4] . Еще немного, и люди начнут умирать. Заходим в бухту, даже если будут палить. Ставьте паруса, Николай Александрович. С Богом! Капитан тут же отдал приказ: – Ставь паруса! Живо! По палубе затопали десятки ног, и скоро каждый матрос был на своем месте. Паруса покрыли мачты и реи, корабль задрожал, тронулся и, набрав полный ветер, двинулся в гавань. Хвостов вернулся на мостик и доложил командору: – Скорость – восемь узлов. Если так пойдем, можем проскочить незамеченными, удалиться на безопасную от пушек дистанцию и там встать на рейд. Чем ближе был форт, тем пристальней смотрел на него командор. Никакого движения. В предутренние часы караульные спали особенно крепко. Когда нос корабля уже готов был вклиниться в узкий пролив, скорость резко упала. При наполненных парусах судно встало на месте. Командор обеспокоенно взглянул на Хвостова. – Отлив начался, – объяснил тот, поднял трубу и посмотрел в сторону форта. Потом тихо добавил: – Сильное течение, сударь. Вода уходит из бухты. Тем временем вставало солнце, постепенно заливая светом снежную вершину прибрежной горы. Командор снял шляпу и крепко стиснул ее пальцами. Теперь было ясно: малая скорость не позволит судну зайти в гавань, воспользовавшись предрассветными сумерками и временным неведеньем горизонта. Корабль лавировал, борясь с сильным течением из залива. Медленно и настойчиво пробирался он к «воротам». Теперь каждый матрос мог разглядеть форт с амбразурами, из которых торчали черные жерла пушек. |