Книга Пятнадцатый камень, страница 29 – Дарья Симонова, Елена Стринадкина

И все-таки на фоне всех наблюдений Буров ощутил в себе параллельный мужской интерес, даже скорее, любопытство, связанное с памятью сходных ощущений в прошлом. Лизхен в этом состоянии смутно напомнила ему бывшую жену: стройная, с практически идеальной фигурой молодая женщина вела себя, как грузная усталая пожилая матрона, обремененная клубком многочисленных семейных проблем и возрастных болезней. Клим и тогда, и сейчас не мог понять причин подобной метаморфозы. И как всегда это не к месту случается, в мозгу почему-то неожиданно, как назойливая мелодия, всплыла дурацкая фраза из американского руководства для хорошей жены, прочитанного еще в журналистскую бытность: "Поправьте ему подушечку и предложите снять его ботинки. Говорите тихим, успокаивающим и приятным голосом". Тогда, помнится, эта фраза его умилила до крайности, даже оставила какую-то сентиментальную ностальгию по несбывшемуся. А сейчас ему подумалось, что все беды оттого, что большинство женщин пытаются залезть на чужой «шесток», вот и попадают, как кур в ощип. В результате портят жизнь и себе и "шестку".

— У меня есть зажигалка, — произнес Буров и подошел к Лизхен почти вплотную, заставив ее тем самым опуститься в кресло.

Дал прикурить, придвинул (вместо пепельницы) крохотное фарфоровое синее блюдечко, предварительно освободив его от кофейной чашки, а сам устроился на квадратном пуфике, быстро подкатив его поближе к даме. С первым же дымком Лизиной сигареты потянуло курить, но Клим решил потерпеть, вдруг пригодится, как жест, и вместо этого быстро спросил:

— А где же ваша соседка Ида?

— Она внизу осталась, с ней, по-моему, Алим хотел поговорить.

— Вот оно что… — протянул Буров, получив объяснение неуютному поведению Юсупова. — Собственно, я хотел узнать, когда вчера вы обе легли спать.

— Ну, меня под утро проводил Сильвестр, только я не помню точное время, спросите у него, а Ида — не знаю, но после меня. Я уже спала. Да, вам, наверное, уже наболтали, — хмыкнула она, — я перебрала вчера с алкоголем и помню все, как в тумане.

— Все-таки это очень неосторожно, — менторским голосом проговорил Клим, — в вашем положении столько пить…

— В как-ком моем?.. А… это вы о беременности?

— О ней, родимой…

Лизхен выпустила струйку дыма и, явно сделав над собой усилие, попыталась рассмеяться. Получилось жалко.

— Да не беременна я. Это так, — она запнулась и чуть не слезливым, с ноткой истерики, однако не лишенным попытки кокетства голосом продолжила, — ну, что вы ко мне все пристали! Юсупов этот, Гарин, вы еще… Я… я боюсь. Понимаете вы, боюсь! Еще диск у меня какой-то требуют. А я его и в глаза не видела!

— Лиза… — Клим постарался внести в интонацию максимальную мягкость, — да я верю, что вы диск не брали. И спрашивать о нем не буду. Лучше скажите, роман Эльвиры с Квасницким тоже придумали?

— Да ничего я не придумывала! Я просто намекнула Алиму, а он сразу ухватился. Откуда я знаю, — она перешла на скоротечный монолог, — может, был, может, не было, ну ведь мог же и быть! Квасницкий любит матрон! Он сам говорил! Да и Эльвира никогда не упускала случая пропустить фразочку, что мол, ее на «додиков» потянуло. Мол, женщины после сорока предпочитают форму содержанию. — В ее голосе проскользнула чуть уловимая обида. — Какая разница? Они все равно выпутаются, а на меня повесят этого Мунасипова! А сами убили, потому что его все ненавидели, даже собственная жена!..

— А почему вы считаете — ненавидели? — перебил Клим.

— А разве его можно любить? Он же страшный!

"Вот он, типичный образчик женской логики!" — с иронией подумал Буров и тут же посетовал:

— Ну понятие привлекательности — вещь субъективная.

— А я не об этом! — Лиза многозначительно взглянула на Клима, — он по-другому страшный. Был.

— А ведь он, говорят, ухаживал за вами…

— Ухаживал… К Мунасипову это слово не подходит. Он не ухаживал, он пытался завалить, это будет точнее, — Лизхен постепенно стервенела, — я, вообще, не понимаю, как Гарин мог с ним общаться! Они такие разные! Сильвестр, он обаятельный, почти джентельмен. А этот, грубый… — она попыталась подыскать слово и остановилась на банальном, — грубая скотина…

— Все-таки, по-моему, вы слишком строги к Тимуру, — подзадорил Буров, — вот Марго так явно не считает.

— А что Марго, вот такие болонки вполне и могут жить с подобными уродами! Это еще Кант определил такой брак, как юридическое право на владение половыми органами. Ужас, а не брак. Кстати, Марго, если вы заметили, не заливается слезами по покойному. Для нее его смерть — дар божий!

Вот уж кого-кого, а госпожу Чеганову Клим никогда бы не заподозрил в чтении философских трудов! Хотя все может быть, и он снова соотнес ее со своей бывшей женой, та ведь даже цитатник имела на все случаи жизни, куда старательно вписывала наиболее остроумные, по ее мнению, "изречения великих", кои и вставляла в разговоре к месту и не к месту.

— Я даже не знаю, какая женщина могла бы вытерпеть Мунасипова, — наморщив носик, между тем продолжала Лизхен, — наверняка, с какими-нибудь садо-мазо замашками.

— С какими? — переспросил Буров, почувствовав, как в голове опять начинает метаться трудно определимая идея. Это напоминало небольшую гематому, которая каждый раз отзывалась острой болью на самые легкие прикосновения. Где-то в памяти у него хранился ответ на вопрос, некая точка отсчета. Временами ему удавалось подойти к ней то с одной, то с другой стороны, но потом, словно туман, поднималась внутренняя суетливая муть и мешала увидеть всю ситуацию снаружи: картина рассыпалась на фрагменты, оставляя лишь предчувствие целостности.

— Да с какими угодно! — с возмущением выдала Чеганова. — Вон суфражистка какая-нибудь, как Эльвира, с комплексами угнетенной восточной женщины или вон ваша Ида, якобы загадочная девушка с глубокими зелеными глазами. Вот уж она точно не знает, на кого бы ей кинуться. То Гарину глазки строит, то на Квасницкого напускает обаяние. И вообще, она не простая. Он ведь точно с кем-то здесь романчик завела, а с кем, даже мне непонятно!

"Почему ДАЖЕ? — внутренне съехидничал Буров, — похоже, госпожа Чеганова имеет весьма высокое мнение о своей интуиции". И тут же решил расспросить подробнее.

— Лиза, все-таки мне бы хотелось уточнить, почему вы считаете, что Тимуру в отношениях с женщинами требовались какие-то извращения? Я, например, за ним такого бы не заподозрил.

— Ну, Клим, — вдруг хихикнула та, — да вы его с этой точки зрения и не могли рассматривать. Разве что, если б имели склонность к педерастии… — такой разговорный поворот определенно ее обрадовал, она уже неприкрыто начинала, что называется, "прыскать в ладошки".

— Да уж, — смутился Буров и тоже слегка развеселился, — этой склонностью, к счастью, я не обладаю, и все же…

— Да, господи, все же довольно просто, — в ее интонации проскользнула снисходительная усталость, — Мунасипов, ну он был человек конкретный, но не конкретный в том смысле, в котором все сейчас говорят «конкретный», а однозначный. Это — хорошо, а это — плохо, и ни шагу от стандарта. Дом, жена, дети, друзья, деловые партнеры — это один стандарт. А любовница — это изначально объект удовлетворения низменных страстей. Ну, понимаете, две градации женщин — жена и «соска». Что недопустимо с женой, то обязательно для любовницы. Ну и спуску, я думаю, он никому не давал, поэтому я и опасалась его. Я и напилась поэтому: от страха.