Онлайн книга «Вчерашняя вечность»
|
«Ну вот, — офицер хмыкнул, — вижу, вы уже изготовились к обороне». Он вздохнул, поиграл ключом. Открыл ящик стола и вынул знакомую пухлую папку с грифом и номером. Штамп «ХВ» — хранить вечно. В просторечии: Христос воскрес. Канцелярское бессмертие. «Вы угадали. Боюсь, что не устарело… Вы как считаете?» «Я реабилитирован», — сказал писатель. «Как же, как же; а я разве говорю что-нибудь против?» Он листал дело. «Вот тут есть любопытные вещи, — пробормотал он, — похоже, что вы собирались скрыться…» После этого явилась на свет ещё одна папка, перевязанная шнурком. «Это я вам возвращаю, это нам не нужно…» Писатель получил назад свою рукопись. «А у меня к вам, кстати, вопросик. Касательно вашего, этого… Опять же не для протокола. Вот вы называете одного из… скажем так: одного из крупнейших людей нашего времени — карликом. Почему?» «Он был низкорослым». «Людей невысокого роста много. Однако мы не называем их карликами. Карлик — это…» «Карлик — это карлик». «Угу. Но согласитесь, что читатель, если только он не полный идиот, понимает, что вы имели в виду не только рост». «У меня нет читателей». «Ну-ну-ну. Каждый писатель рассчитывает, что у него в конце концов найдутся читатели. Для потомства пишете, а? Хорошо, оставим это. Но мне всё-таки интересно, чем объясняется такое отношение к одному из… вы ведь согласны, что вся история нашей страны немыслима без него. Или я ошибаюсь?» «Тем хуже для истории». «Кстати, вы тут где-то в другом месте отзываетесь об истории весьма даже презрительно…» «Она этого заслужила», — мрачно сказал писатель. «Откуда вы это знаете?» «Мы все современники…» «То-то и оно, что современники, — сказал майор. — История, знаете ли, меняется. Сегодня одно, завтра другое. Можно так повернуть, можно этак. Историю, я вам скажу, хуже всего понимают как раз те, кого она, пардон, за жопу взяла». «То есть современники?» «Они самые», — был ответ. Человек снова раскрыл и протянул портсигар. «Спасибо, вы уже спрашивали». «Но, может быть, вы передумали». «Передумал, стоит ли курить?» «Передумали, стоит ли так унижать нашу страну, её вождя… А впрочем, хрен с ним, — неожиданно сказал майор. — Умер Максим, ну и… Вернёмся к делу». Архивная папка лежала перед ним, он постукивал ногтями по обложке. «Вас реабилитировали, разрешили вам жить в Москве, а вы опять за своё. Опубликовали… простите, не хочу вас обижать… свою стряпню за границей. Сам этот факт, знаете ли… не говоря уже об издательстве. Известное издательство, знают, что им печатать… И кто они такие, тоже известно. Книжка ваша тянет на статью, скажу вам прямо, на сто процентов. С первой страницы до последней». «Какая книжка?» «Ну-ну-ну. Будто вы не знаете». Из стола явилась книга. «Не моя, — сказал писатель. — Я её читал, но не я её автор». Майор испустил тяжёлый вздох. «Ну вот опять. Я же просил. Я, между прочим, не для того вас пригласил, чтобы добиваться признания. Тут дело ясное! Если уж на то пошло… — он презрительно взглянул на роман, швырнул его в стол, взглянул на писателя, — мне ничего не стоит сейчас же выписать ордер на арест, и разговор окончен! Какая статья, сами знаете. Она теперь усовершенствована. Хранение, распространение, то да сё. Публикация клеветнических материалов за рубежом. Вот так, уважаемый… — тут он в первый раз назвал сочинителя по имени-отчеству. — Кстати сказать, не обижайтесь, роман-то, между нами говоря, ни в какие ворота». Произнеся этот приговор, он встал, выглянул в коридор и сделал знак кому-то. Оба молча сидели друг против друга. В дверь деликатно постучали, явилась с подносом пышнобёдрая буфетчица в наколке и круглом передничке. «Угощайтесь». Майор вдумчиво размешивал ложечкой чай в стакане с подстаканником, отхватил крепкими зубами кусок бутерброда с ветчиной. Следом за ним взял стакан и писатель, обжигаясь, отпил глоток. «Бежать задумали?» — неожиданно спросил офицер. «Как это, бежать?» «Уехать. Есть такие случаи. По еврейской линии… Ведь у вас папа был, если не ошибаюсь, каким-то боком? А кстати, что с ним случилось?» «Вы же знаете…» «Вы что, думаете, мы всеведущи?» «Он погиб, — сказал писатель. — В сорок первом году». «На фронте? Вот видите. Отец проливал кровь за родину, а вы её собираетесь оставить». На что писатель возразил, что не собирается, да и вообще впервые слышит. «Так уж и впервые! Все знают, вся Москва, можно сказать, только и говорит об этом на кухнях. А вы не слышали. Впрочем, — сказал он, вытирая пальцы бумажной салфеткой, кивая рассеянно и словно говоря сам с собой, — в самом деле, что вам там делать? Это ведь только пока вы здесь, на вас обращают внимание. А приедете — кому вы там нужны?» Приоткрыв дверь, он щёлкнул пальцами. Снова явилась упитанная буфетчица забрать поднос, сотрудник оценивающе смотрел на её фигуру. «Н-да… — Вздохнул, сложил руки на груди, склонил голову на плечо. — Я понимаю, вы хотите сказать, что вам здесь не дают заниматься литературой, преследуют, грозят посадить снова…» Майор встал. Повертел головой, оглядывая потолок, хлопнул в ладоши. «Это так, профессиональная привычка, — промолвил он, усмехаясь. — Разведка есть разведка, она ведь и против себя тоже работает. — Сел. — Так о чём бишь я…» «Я бы вам не советовал, — сказал он. — По-человечески не советовал бы. Ну, помурыжат вас, разок-другой придут с обыском. На допрос вызовут. Это же для вас не новость. Ну, в самом худшем случае, поживёте сколько-то времени, так сказать, на природе. У какой-нибудь бабы. Вдали от суеты… Вы ведь стреляный воробей». Что он имел в виду, ссылку? «Долго не продлится. А вот эмигрировать не стоит. Немного терпения. Тут ведь дело такое: скажем прямо, пахнет керосином». Он барабанил пальцами по столу. «М-м?» Подследственный молчал. «Керосинчиком, керосинчиком пахнет. Эксперимент не удался. Не вышло, прямо скажем. Сидим все, пардон, в жопе. Нужно что-то предпринимать. А для этого, как вы понимаете, нужна крепкая рука, нужны смелые, ответственные люди. Надо выволакивать страну из дерьма… Вас, конечно, удивляет такая откровенность. Но ведь это почти что, можно сказать, и не тайна. Можете настучать на меня, я не возражаю. Но уж тогда вместе сядем, хе-хе!» |