Онлайн книга «Вчерашняя вечность»
|
«Ясно. Но суд рассматривает вопрос о любви». «Вот именно! Речь идёт о любви… Когда я ему рассказала об этом визите, он заявил… — маска всхлипнула, — заявил, что всё это мне приснилось!» «Успокойтесь, — мягко сказал председатель. — Мы вас слушаем». «Я его любила. Как сына, как внука… И вот такой ответ. Я вам скажу, в чём дело… — Шёпотом: — Вы не поверите. Он любил другую женщину». «Кого же?» «Девушку в бокале шампанского. У меня была картина одного немецкого художника…» Голый череп председателя повернулся к секретарю: «Надо эту девушку вызвать». Секретарь, вполголоса: «К сожалению, невозможно. Это картина». «Так, — сказал председатель. — Свидетельница показывает, что у вас была связь с нарисованной женщиной. Что вы на это скажете?» Что можно было на это ответить? Сумасшедшая. «Я бы всё-таки хотел, — сказал писатель, — чтобы всё было по закону. Почему мне не выделили защитника?» «Ваша просьба отклонена. Адвокату здесь нечего делать. Ведь приговор, — добавил, улыбнувшись, председатель, — по существу уже вынесен». «Как это, вынесен. Зачем же тогда вся эта канитель?» «Бестактный вопрос. Я бы сказал, оскорбительный для суда. — Человек в судейской мантии молча, подняв брови, смотрел на подсудимого. — Не ожидал от вас, — сказал он. — Чтоб это было в последний раз!» Он обратил взор на другой конец стола. Красная маска заволновалась, послышался хриплый прокуренный голос. «Чистая фантазия. А если начистоту, я эту ведьму знаю. Картина такая, действительно, была. Порнографическая картинка, прямо скажем. Но дело-то в том, что…» «Что вы можете сказать о подсудимом?» «Я его любила, а он оказался неблагодарной свиньёй». «Так я и знал, — пробормотал писатель. — Никто тут не скажет обо мне доброго слова… вы специально их подобрали». «Попрошу не перебивать свидетельницу». «Я его приютила, хотя это было опасно. Люди-то, сами знаете, какие, я имею в виду соседей. Нагрянет милиция, и что я скажу?» «Ты же говорила, — не выдержал писатель, — что начальник милиции тебя знает. Это я тебя предупреждал, а ты только смеялась… Она не меня любила, а мой… пардон… — Писатель похлопал себя внизу. — Она приучила меня к наркотикам… А потом бросила!» «Я? бросила?!.. А ты забыл, что было с Алексей Фомичом?» «Кто такой Алексей Фомич?» «Это её содержатель. Комсомольский руководитель высокого ранга». «Фамилия? Надо вызвать его», — сказал, отнесясь к секретарю, председатель. «Поздно! Нет моего дорогого Алексея Фомича. Это он его убил! Убил, а сам смылся. Мне пришлось отвечать…» «Да как ты смеешь!..» «Предупреждаю, если вы ещё раз позволите себе перебивать…» «Что? что вы можете со мной сделать? — плача, выкрикнул писатель. — Со мной уже всё сделали… Проклятая жизнь, — бормотал он. — Проклятая страна…» «Если вы ещё раз… Вы будете выведены из зала». «Х-ха. Сделайте милость!» «Заседание продолжается, — выдержав паузу, величественно сказал председатель. Писателю: — А вам советую выбирать выражения. Проклятая страна… как это у вас язык повернулся сказать такое!» Последние лучи солнца блестели на его черепе. Он обратился к зелёной маске: «Ваша очередь». Маска молчала. «У вас есть претензии к… этому господину?» Она кивнула. «Пожалуйста». «Я женщина. Баба, по-простому говоря». «Так. И… и что же?» «Ничего», — сказала зелёная маска. «Мы вас слушаем, — мягко сказал председатель. — Вы хотели что-то сказать суду. Что вы хотели сказать?» «А то, что не каждому такая баба достанется». «Вы хотите сказать — такая, как вы? Он вас не оценил?» «Он ходил в деревню. Ко мне ходил, ночью». «Как, будучи заключённым?» «Он был бесконвойный. Ну и пользовался, что никто не видел». «Следовательно, ещё одно грубое нарушение закона. Внесите, — сказал председатель секретарю, — соответствующее дополнение в обвинительное заключение… Продолжайте, мы вас слушаем». «Да я не о том. Вот он, значит, ходил ко мне в деревню». «Как называется ваша деревня?» «Кукуй». «Красивое название, — сказал председатель. — Далеко?» «Что далеко?» «Далеко ли он ходил к вам?» «Недалече. Вёрст восемь будет. А ночи были чудные, звёзды, словно брильянты, глаз не оторвёшь!» «Вы очень поэтически выражаетесь… Если я вас правильно понял, вы чувствуете себя оскорблённой. Чем он вас обидел?» «Ради этого только и ходил». «Ради того, чтобы любоваться ночным небом?» «Люди не видали, а Бог всё видит», — сказала маска, и все согласно закивали. «Хгм… — Председатель суда прочистил голос. — Итак?» «Это бывает, у некоторых душевнобольных, — заметил писатель. — Когда они слышат голоса, и все их в чём-то обвиняют, ругают…» «Это вы о свидетельнице?» «Да при чём тут свидетельница. Я хочу сказать, это бывает. Но я ведь не сумасшедший». «Если бы он любил, — лепетала маска, — а у него только одно на уме… Придёт, и сразу — давай, ложись». «Вы хотите сказать… э?» Маска не слушала. «Я-то была… какая я была, о-ох! Да на меня заглядеться можно было! Глаз не оторвёшь! Молодая, ядрёная. Шея как у царевны-лебеди. Груди белые, круглые, в руки возьмёшь — словно пышки. Словно мне семнадцать лет, а соски как у зрелой бабы, словно вишни, высокие, сладкие… Вот здесь, — маска показала на талию, — тоненькая, как девушка, а бёдра! Широкие, пышные, и передница, и задница, прости Господи, да ведь только Бог один может такое создать; а самая-то сладость, она внизу, она не видна. Нежная, розовая, глубокая — пропадёшь!» Председатель снова откашлялся. «Вы… — проговорил он, — ближе к делу, ближе к делу…» «То ли ещё бывало… Мы с ним и в баню ходили. Сама для него топила». «Что за чушь, — пробормотал писатель, — какая там баня, это уж ни в какие ворота не лезет…» «Чего там говорить, — неожиданно спокойно сказала маска. — Бросил он меня. Попользовался и бросил. А я уже была чижолая». Наступило молчание. Председатель взглянул на секретаря, тот показал на нетерпеливо ёрзавшую розовую маску. |