Онлайн книга «Город и сны»
|
Ей отвечал чей-то визгливый голос. Она вступила в избу и увидела гостью. «А! И эта тоже. Зачем ее пустил? Пошла вон!…» «Чего раскричалась-то?– возразила гадалка, собирая карты. – Не больно мы тебя и боимся. А то смотри, беду накличешь…» «Ах ты дрянь, еще грозить мне будет! – бодро отвечала Мавра Глебовна. – Я их знаю, чай, не первый раз, – сказала она мне, – намедни Листратовну обокрали, мальчонкины вещи унесли… Пошла вон из избы, кому говорю!» «Беду зовешь, вот те крест, дом свой сгубишь, мужик от тебя уйдет… О-ох, пожалеешь». «Змея подколодная, катись отсюдова!» Женщины вышли наружу, я следом за ними. Прорицательница спрыгнула с крыльца, перед домом ее ожидала другая, с куклой на руках. "И надо же, прошлый раз прогнала, они опять тут как тут. А ну живо, чтоб я вас тут больше не видела, поганки, шляются тут, людям спокою не дают, ишь повадились!" «Ты доорешься, ты доорешься», – приговаривала первая, поправляя платок. «А вот этого-того – не видала? – сказала другая, сунула сверток своей товарке и повернулась задом к крыльцу. – На-кась вот, съешь!» – говорила она из-за спины, подняв юбку и кланяясь. «Испугала, подумаешь, – отвечала презрительно Мавра Глебовна, – хабалка бесстыдная, тьфу на тебя!» «А вот тебе еще, вот этого не видала?» «Как же, испугались мы! И надо же, прогнала их, они снова». «А вот тебе еще, на-кась вот!» «Дрянь этакая, еще раз припрешься, я тебе…» «Дурной глаз наведу, доорешься». «Только приди попробуй, еще раз увижу…» «И приду, тебя не спрошусь…» Обе двинулись в путь, гордо покачиваясь и пыля почернелыми пятками. Мы с Машей стояли на крыльце. «И ты тоже. Нечего их пускать, чего им тут надо». Она добавила: «Боюсь я их. Еще нагадают чего-нибудь». «Ты им веришь?» «Верь не верь, а что цыганка наворожит, то и будет». «Ты сама тоже гадаешь». «Я– то? -усмехнулась она. – Это я так, в шутку». Слегка паЂрило; день был затянут, как кисеей, облаками; леса вдали неясно темнели в лиловой дымке. Немного погодя я побрел к реке. ХVIII Я шагал по широкой лесной дороге, и навстречу мне шла фигурка в белом, под белым кружевным зонтиком, каким, может быть, защищались от солнца в чеховские времена. «Роня, – воскликнул я, – какая встреча!» Она остановилась. Я подошел и сказал: «Представьте себе, мне сейчас нагадали, что мне не следует появляться за рекой». «Поэтому вы и пришли?» Она свернула зонтик и держала его двумя руками за спиной, мы пошли рядом. Замечу, что ее нельзя было назвать хорошенькой; еще тогда, в мой первый визит, я мысленно отнес ее к типу девушки-подростка, который когда-то называли золотушным: худенькая, почти истощенная, с нездоровой голубовато-молочной кожей. Пожалуй, только густые темно-золотистые волосы украшали ее. «Вот именно. Бросил вызов судьбе». Как– то сразу в нашем разговоре установилось ранговое различие, оттого ли, что барышня была некрасивой, или из-за разницы лет: я смотрел на нее сверху вниз, и она, очевидно, находила это естественным. Все же я должен был что-то сказать и заметил, что мне нравится ее необычное имя, а как будет полное? Она ответила: Рогнеда, явно стесняясь. Ого, сказал я. Есть такая опера Серова. Любит ли она музыку? В таком роде продолжалась беседа. «Кто же вам это нагадал?» Мы шли рядом, она спросила, глядя на свои белые туфельки, ступая несколько по-балетному: «Вы верите в судьбу?» «Здесь становишься суеверным, – сказал я, – вам снятся сны?» «Иногда». «Мне на днях приснилось… Перед этим я совсем было уже проснулся, но опять задремал. И вижу, что я уже одет, утро, выхожу на крыльцо. Вспоминаю, что я забыл что-то. Возвращаюсь и вижу свою комнату в шерстяном свете». «Почему шерстяном?» «Такое было чувство: мягкий и колючий свет». «И все?» «Собственно, да. На этом все закончилось. Но как-то очень запомнилось. И, знаете, что любопытно, – продолжал я, – не то чтобы этот сон что-то особенное значил. Но я не в состоянии решить, был ли это сон или… литературная конструкция, которая возникла в полузатуманенном сознании и казалась очень удачной, а когда я окончательно проснулся, то вижу – чепуха». «Вы писатель?» Я почувствовал досаду. Во мне шевельнулось было желание пококетничать перед 17-летней барышней или сколько ей там было, но что я мог ей сказать? «Почему вы не отвечаете?» «Я сам не знаю, Роня». Пожалуй, и тут была доля кокетства, но, видит Бог, я был искренен. Другое дело – что считать искренностью? Можно быть откровенным и вместе с тем чувствовать, что говоришь не то. Я добавил: «Скорее был им». «А сейчас?» Я снова пожал плечами. Мне было приятно, что меня расспрашивают, и в то же время скучно отвечать. «Значит, вы больше ничего не пишете?» «Гм… так тоже сказать нельзя. Я попробую объяснить, если вам так интересно, но сначала ответьте мне на один вопрос…» Я взял у нее из рук белый зонтик из шелковой ткани вроде той, из которой шьют абажуры, с кружевной оборкой, с тонкой костяной ручкой, открыл, снова закрыл. «Таких зонтиков не бывает. Такие зонтики можно увидеть только в кино». «Почему же в кино?» Она отняла у меня зонтик. Она ждала продолжения. Мы свернули с просеки на тропинку в лес. «Мне не совсем понятно… Впрочем, я слишком мало знаю ваше семейство, которое, должен сказать, внушает мне большую симпатию!» «Спасибо». «Так вот, может быть, я слишком поспешно сужу. Но мне кажется, что все это какая-то игра… Ваши родители, дядя… Или кто он там». Она возразила: «А разве ваши слова, то, что вы сейчас произнесли, – не игра?» «Не понимаю». «Я хочу сказать, разве кто-нибудь сейчас так выражается: внушать симпатию, семейство?» «Да, – сказал я, – мы с вами так выражаемся. Это наш язык». «Но это язык, на котором давно никто не говорит. Это язык сцены. И действие происходит при царе Горохе. Может, и нас тоже давно уже нет?» «Вы так думаете?» – сказал я рассеянно. Поперек поляны лежало дерево, я расстелил свою куртку на замшелом стволе. Роня села и раскрыла зонтик. |