Онлайн книга «Город и сны»
|
Когда следом за Роней, помедлив ради приличия, я поднялся на берег, на лужайке была уже расстелена скатерть, Мавра Глебовна, в кружевной наколке и белом переднике, инспектировала корзину с провиантом. Я старался не встречаться с ней глазами, но она и не смотрела в мою сторону, опустив глаза, расставляла на скатерти все необходимое. Аркадий распряг лошадь; я заметил, что у него была припасена бутылка, тем не менее барон Петр Францевич дал знак Мавре Глебовне, она приблизилась с маленьким подносом и серебряной чаркой, Петр Францевич налил полную чарку из барского графинчика, и Мавра Глебовна поднесла ее Аркаше. Тот вскочил, утер губы и, держа чарку перед собой, истово перекрестился и поклонился господам; Петр Францевич благосклонно кивнул. Эта маленькая пантомима развлекла нас. Мавре Глебовне было наказано следить за Аркадием, после чего прислуга расположилась в сторонке. Василий Степанович разлил мужчинам водку, вино дамам, молча поднял рюмку, мать и дочь усердно крестились, глядя на дальнюю церковку, некоторое подобие крестного знамения сотворил и Петр Францевич; Василий Степанович вздохнул, насупился, поставил рюмку и, в свою очередь, решительно перекрестился. Петр Францевич несколько иронически, как мне показалось, покосился на него. Храня молчание, как положено, мы опрокинули свои рюмки, дамы пригубили из бокалов. «Вот народ, – сказал Василий Степанович, жуя бутерброд с краковской колбасой, – нет, чтобы клуб устроить или какое-нибудь полезное помещение». Петр Францевич солидно намазывал масло на ломтик белого хлеба, подцепил вилкой сыр. «Рогнеда, – промолвил он, – передай, милочка, маслины…» Некоторое время помалкивали, ели. «Вы имеете в виду церковь?» – осведомился Петр Францевич. "Ну да. Ободрали все что можно, набросали мусора, нагадили – и бро- сили". «При чем же тут народ? – заметила мать Рони. – Народ не виноват». «А кто ж, по-вашему?» – спросил Василий Степанович и разлил по второй. «Рогнеда, передай, пожалуйста, семгу…» «Хороша наливочка, крепенькая! Небось наша, местная…» «Смородинная», – сказала мать Рони. Чтобы не показаться невежливым, я произнес какую-то глупость – что, дескать, разрушенная церковь тоже своего рода символ. Петр Францевич моментально уцепился за это слово: «Символ чего?» «Символ исчезновения Бога». «Вы хотите сказать, – прищурившись, с рюмкой в руке, молвил Петр Францевич, – вы хотите сказать: Бог умер?» «Нет, – возразил я, – эти времена уже давно прошли. Когда жил Ницше, Бог был еще где-то рядом. Как покойник, который лежит в открытом гробу, в окружении близких. Бог умер – представляете себе, что это означало? Это означало, что и мы все умрем, и вся наша мораль ничего не стоит, и все напрасно, вся суета ни к чему». «Но вы говорите, что это время прошло». «Прошло… А следовательно, прошли и все сожаления. Смерть Бога была сенсацией, теперь она уже никого не интересует. На месте Бога осталась пустота, сперва она всех пугала, а потом привыкли, оградку вокруг построили и кланяются этой пустоте. Не умершему божеству молятся, а тому, что осталось на его месте: пустоте». Петр Францевич молчал, все еще держа перед собой полную рюмку, ноздри его раздувались. «Милостивый государь, – проговорил он, – мне кажется…» «Вы просто клевещете на наш народ», – сказала мать Рони. «Ладно, умер, не умер, – сказал, держа в одной руке рюмку с темно-розовой наливкой, а в другой – золотистую глыбу пирога с капустой, Василий Степанович. – Как говорится, не пора ли! Предлагаю выпить за здоровье нашей многоуважаемой…» Все обрадовались этой реплике, а мать Рони промолвила, кисло улыбаясь: «Наконец– то в этом обществе нашелся хотя бы один учтивый человек». Пир продолжался; Мавра Глебовна, последовав приглашению барыни, скромно сидела рядом с захмелевшим Василием Степановичем; разделенные сословной преградой, мы по-прежнему избегали смотреть друг на друга. Несколько времени спустя она отвела мужа в тень, он спал, накрыв лицо носовым платком. Аркадий храпел в кустах, а конь Артюр, прыгая спутанными передними ногами, скучал на лугу. Женщины удалились. Петр Францевич неподвижно сидел в надвинутой на глаза соломенной шляпе. Он поднял голову и спросил: «Не хотите ли… э?» ХХIII «Не угодно ли вам пройтись?» – змеиным голосом сказал доктор искусствоведческих наук. Я встал. Петр Францевич быстро шел, внимательно глядя себе под ноги. Миновали перелесок. Петр Францевич остановился. «Милостивый государь, – начал он, – я полагаю, вы догадываетесь, с какой целью я пригласил вас… э… прогуляться». «Догадываюсь, – сказал я. – Вы хотели изложить мне вашу концепцию монархического строя в нашей стране». Мы стояли друг против друга. «Вы, однако ж, юморист. – Он обвел взором верхушки деревьев и прибавил: – Монархия погубила Россию. Но я не думаю, чтобы эта тема вас особенно занимала…» «Нет, отчего же». «Монархия погубила Россию, не удивляйтесь, что слышите это из уст дворянина… Могу вам даже назвать точную дату, исторический момент, начиная с которого все стало шататься и сыпаться. Революция, которой вы придаете такое большое значение, лишь завершила этот процесс». «Значит, революция все-таки была?» «Конечно, была. Почему вы спрашиваете?» «Мне казалось, вы о ней забыли… Так какой же это момент?» Петр Францевич посматривал на меня, почти не скрывая своего презрения. «Знаете что, – промолвил он, – я все время задаю себе вопрос: кто вы такой?» Я ответил: «Представьте себе, и я задаю себе тот же вопрос. Но еще больше меня интересует, кто такой вы!» «Вот как? И… какой же вы нашли ответ?» «Но я хотел бы услышать сначала ваш ответ. Уверены ли вы, что можете сказать, кто вы?» «Полагаю, что да», – сказал он твердо. По узкой тропинке мы двинулись дальше, он шел впереди. «Если я не ошибаюсь…» «Вы не ошиблись», – сказал он. «Но вы же не знаете, что я хочу сказать». «Это не важно. Я все ваши мысли прекрасно понимаю, а вы, как я догадываюсь, понимаете мои». «Так как же насчет монархии?» «Монархии? – спросил Петр Францевич. – Странно, что вас это интересует. Но я уже вам сказал. Я имею в виду не этого, не последнего Николая, которого теперь собираются объявить святым. На самом деле это был не государь, а фантом. Пустое место». «Мне странно это слышать от вас, Петр Францевич». |