Онлайн книга «Пока с безмолвной девой»
|
«Заруби себе на носу: мы всех вас знаем. Каждое слово, каждый шаг, что вы замышляете, куда ездите, откуда деньги берёте, всё знаем… А вот ты мне лучше скажи. — Он остановился. — Просто так, не для протокола… Человек, который бросил свою старую, больную мать и укатил за тридевять земель, как его можно оценивать? А что можно сказать о людях, который оставили родину?» «Да ладно, — он махнул рукой, — я знаю, что ты хочешь сказать. Свобода выше родины — да? Слышали мы эти песни… А чего стоит так называемая свобода без родины? Или, может, ты начнёшь рассказывать, что у тебя не было другого выхода, дескать, пришлось выбирать: или на Запад, или… — и он ткнул большим пальцем через плечо. — А откуда ты знаешь, что тебя собирались арестовать, тебе что, так прямо и объявили?.. Может, поговорили бы, вправили мозги и отпустили?» Вошёл капитан. «Верни ему барахло. Он мне не нужен. И отвези его… — крикнул он в дверь, — чтобы его духу здесь больше не было!» «Ясно? — спросил, когда мы снова остались одни, человек за столом. — Ещё раз приедешь, пеняй на себя». IX «Так прямо и сказал: пеняй на себя?» «Так и сказал». «Я что-то не пойму. Ты в самом деле там был или…?» «Я сам не знаю, Маша». Пора вставать, итти на работу. Я лежал, закрыв глаза, чтобы не видеть комнату. Рассвет не пробуждает во мне бодрых чувств, и это утро, конечно, не было исключением. Она уже поднялась, что-то делала, ходила по комнате. Занятая своими мыслями, присела на край кровати. «Ты, наверное, думаешь, что я так со всеми. Скажи правду». «Да, — сказал я. — Думаю». «Но ведь можно совершенно ничего не чувствовать…» «Вот как?» — откликнулся не я, откликнулись мои губы. Мои мысли были далеко. «Я всё брошу», — проговорила она. «Вот как». «Я о тебе ничего не знаю. Ты мне ничего не рассказываешь…» «Что рассказывать?» «Где ты работаешь». «Где работаю… В редакции. Мы издаём журнал, разные брошюрки». Я сел в постели, Марья Фёдоровна встала. По-прежнему храп за занавеской. «Ей надо сменить пелёнки. Я сейчас её разбужу, буду кормить». Она добавила: «Отвернись к стенке, не могу же я одеваться при постороннем мужчине». «Но тебе приходится одеваться при посторонних». «Я никого на ночь не оставляю». «Для меня, стало быть, сделано исключение?» «Не надо», — попросила она. О, Господи: музыка. Внизу заработала турбина. Застучали ножами, заскребли грязными когтями по стеклу. Нагло-визгливый голос разнёсся по всему ковчегу. Я стоял одетый посреди комнаты, нужно было что-то сказать ей. Всё моё существо рвалось вон отсюда. «Куда же ты, без завтрака…» Я возразил, что спешу. «Мы увидимся?» «В чём дело?» — спросил я. «Не обращай внимания». Марья Фёдоровна вытерла слёзы или мне так показалось. Я оглядел её, она запахнулась плотней, подтянула поясок халата. «Мы что-нибудь придумаем, — сказал я быстро. — Найдём тебе какую-нибудь работёнку. Как насчёт того, чтобы убирать нашу контору? Хотя, конечно, заработок не очень…» Отдуваясь, я влетел к себе домой (квартира Маши казалась роскошной в сравнении с моей берлогой) и спустя немного времени плёлся, что-то дожёвывая на ходу, в рабочей одежде, с полиэтиленовым мешком и бутылкой, в грибовидной табачной шляпе. Свернул в переулок, который упирается в церковь, — так и есть: кто-то уже расселся на ступенях. Он приветственно помахал мне, это был Вивальди. Кстати, я до сих пор не знаю: кто он был, откуда? Говорил без акцента, но чувствовалось что-то нерусское, а когда пользовался местным наречием, слышались русские интонации. Я думаю, что процент людей ниоткуда постепенно возрастает в мире. «А ты, говорят, пошёл в гору. Лучший друг профессора». «Вали отсюда». «Ну, ну, вежливость — прежде всего». «Отваливай, говорю», — сказал я, расстилая коврик. «Я тебе мешаю?» «Мешаешь». «Но ведь и ты мне мешаешь». «Бог вас вознаградит», — сказал я вслед старухе, которая сзади могла сойти за девушку. Будь я художник, я бы писал женщин со спины. «Вот видишь, — заметил Вивальди, — тебе бросила, не мне». «Не доводи меня до крайности». «Только успел заступить на вахту, и уже… Хлебное местечко отхватил, ничего не скажешь». «Я повторяю, не доводи меня до крайности. Вон место освободилось. Уже целую неделю пустует. Можешь сесть там…» «Ты разрешаешь? — возразил он иронически. — Тихо, вон одна остановилась, о-о. Одни бёдра чего стоят. К нам идёт… Наверняка даст. Милостыню, конечно, а ты что думал?» «Благослови вас Бог». «Дай-ка мне хлебнуть… Ну что ты скажешь, опять тебе бросила». Несколько времени спустя к нам приблизился блюститель закона. «Здорово, дядя», — сказал Вальдемар. «Вы что, теперь вдвоём?» «Что поделаешь, герр полицист. Конкуренция большая, а посадочных мест мало!» «Да, много вас развелось», — ответствовал полицейский и зашагал дальше. «Тоже мне работа — груши членом околачивать, — заметил Вальдемар. — Вот так лет двадцать походит, глядишь, пенсия наросла. А мы?.. — Он вздохнул. — Я читал бюллетень. За истекший отчётный период подаваемость снизилась». «Какой бюллетень?» «Есть такой. Надо читать прессу!» Он добавил: «И пахана́ навестить надо». Я пропустил эти слова мимо ушей. Вальди приложился к бутылке, утёр губы ладонью. «Навестить, говорю!» «Кого?» «Старого пердуна, кого же». Я спросил, что случилось. «Весь город знает, ты один не знаешь. Он в больнице… в травматологии». Оказалось, что профессора сбила машина. То, что наш принципал сидел на игле, не было для меня новостью. Но «штоф», как объяснил Вальди, тут ни при чём: старик самым вульгарным образом был пьян в стельку. «А ты, между прочим, как насчёт этого дела?» Я спросил, какого дела. «Насчёт штофа, едрёна мать». «Пробовал», — сказал я. «Ну и как?» Я вздохнул, пожал плечами. «Могу пособить, если надо», — сказал Вивальди. Он добавил: «Цена обычная». «Буду иметь в виду», — сказал я. Итак, это случилось вчера вечером. Пока мы лежали в шатре под синайскими звёздами. Странное смещение времени. Я смутно помнил, что уже направлялся однажды к нему в больницу. |