Онлайн книга «Белый, белый день...»
|
Платон Васильевич не ответил… Он мучился – взять или не взять из новой вазы новое печенье. Потом – „Была не была!“ – все-таки потянулся за ним и одновременно нарушил нависшую паузу. – Нет! Не может… – И с облегчением начал хрустеть отчаянно вкусным кондитерским изделием. – Вот если бы вы представили выставку-продажу подобных этим чудо-фуров… Вообще бельгийских кондитерских изделий! Притом настоящих, привезенных из Брюсселя. Я бы вам гарантировал месяц славы Бельгии… Он рассмеялся счастливо. Он как будто отплатил за угощение и теперь уписывал одно печенье за другим… – А литература? Бельгийская литература? Нет! Нет, нет, нет… Я не вижу оснований для подобного месячника! – Но почему? – повысил голос чуть покрасневший советник по культуре. Струев резко развернулся к нему и ответил прямо в глаза: – А потому что ее… бельгийской литературы – просто-напросто… нет! Ее не существует в природе… Как всемирно признанного культурного явления… Когда Платон Васильевич поздно вечером вернулся домой, ему открыла дверь Инна. – Он ушел… – сказала она с каменным лицом. – Забрал все свои вещи и ушел. – Когда? – растерянно спросил Струев. – Часа два назад. Около восьми. Платон Васильевич опустился на стул и, не раздеваясь, просидел так – с ощущением печали, закрыв глаза – несколько минут. – Он ничего для меня не оставил? Записку какую-нибудь? Инна только молча покачала головой. – Ну, и черт с ним! Пусть катится на все четыре стороны! – вдруг почти выкрикнул старик. Он быстро разделся, захватив свой пухлый портфель, направился к себе в кабинет. – Ужинать будете? – крикнула ему вдогонку домработница. – Нет… Чаю только принеси мне! – И он захлопнул за собой тяжелую дверь. Минут сорок в квартире было тихо. Платон Васильевич, уже в халате, сидел в своем любимом глубоком кресле и осторожно отхлебывал крепкий, до вишневого цвета, чай. Сердце его постепенно успокоилось. День, проведенный так бурно и так нелепо, отходил куда-то в сторону… И, задавая себе вопрос, что же было главное в нем, Платон Васильевич мог ответить себе только одно: он сегодня почувствовал себя снова молодым! И это произошло само собой… Но он не мог не понимать, какую роль в этом порыве всего его существа сыграло присутствие в его доме, в его семье… в его сердце, наконец, Антона… А кто он ему? В общем-то почти посторонний человек! Да, да, посторонний… Да, сын когда-то бывшего ему близким другом, давно умершего человека. Андрея Тодлера. „Андрюшка…“ Или, как его иногда называл в минуты дружеского расположения, „Рюшка…“ – Рюшка, а ты что думаешь?.. Рюшка, ты слышишь меня?.. И словно в ответ на эти произнесенные вопросы, Платону Васильевичу показалось, что, как эхо, он услышал голос Андрея. – Слышу! Я все слышу… Платон Васильевич решительно потряс головой… Прислушался – стояла абсолютная тишина… „Что это – галлюцинация?“ Конечно… Он просто очень устал за день. Платон Васильевич вздохнул и потер холодной ладонью, сильными пальцами, свой горячий лоб… „Да, встреча с Андреем еще впереди… Может быть, и очень скоро! А может, и не будет никакой встречи. Не будет вообще – ничего…“ Он вздохнул глубоко, во всю силу своих легких… „Что гадать? У кого спросить? Никто еще оттуда не возвращался!“ Но сейчас ему не хотелось думать об уходе из жизни. Он чувствовал себя – каждой своей клеточкой, зрением, слухом, ощущением всего своего тела, – здесь на земле, в своей большой, теплой, уютной квартире… И надвигающаяся темнота ночи – с начинающейся метелью – успокаивала, баюкала его, как подростка… Как только начинающего жить человека… Нет, не прошло светлое волнение сегодняшнего дня… Сердце его билось наполненно, плечи распрямились, и Платон Васильевич весь словно помолодел, словно сама молодость вернулась к нему. Он открыл форточку, и тугой порыв ветра, с крупными снежинками, ударил свежо и пьяняще в его лицо с такой силой, что он вынужден был закрыть глаза и невольно улыбнуться… Платон вспомнил что-то похожее – такой же снежный ветер и ощущение пьянящей свежести бытия – давно, очень давно… Когда ему было лет четырнадцать. И сейчас Платон Васильевич почувствовал себя подростком, стоящим перед огромной будущей жизнью. „Или перед огромной пьянящей смертью?“ – мелькнуло у него в мозгу. – Не бойся ни того ни другого, – услышал он за своей спиной явственный голос Андрея. – Не бойся ни будущей смерти… Ни прошедшей жизни… Центр – это всегда ты сегодня! Сейчас, сию минуту». Платон Васильевич хотел оглянуться, но словно чья-то рука помешала ему это сделать. – Это… Ты, Андрей? – еле слышно проговорил Платон Васильевич. – Это я… Но только в твоем сердце! В твоем мозгу… В твоей душе… – Значит, я говорю сам с собой? – Я не знаю, – ответил ему голос Андрея. – Это была Его воля, чтобы я мог сказать тебе несколько слов… И слушай меня, ибо время нашей встречи кратко… – Да, да… – прошептал Струев, чувствуя, как ему становится все холоднее от ветра из открытой форточки. Его начал бить озноб, но поднять руку и закрыть ее у него не было сил… Он был весь как будто парализован. – Помоги моему сыну, – голос Андрея как бы приблизился к нему и теперь звучал уже почти у самого уха. – Но как помочь? Чем? – почти выкрикнул Платон. – Любовью своей! Душой своей… Примером собственной жизни. У Антона кончается молодость… Идут последние дни… Все прелести юного легкомыслия, авантюризма, последние радости необязательности молодости уходят! Впереди трудная, никем не поддерживаемая взрослая жизнь, которую он боится, как пропасти, в которую ему надо шагнуть… – Но ведь ты тоже боялся этого шага? – осторожно, почти шепотом, спросил Платон. Андрей, было слышно, вздохнул и наконец ответил: – Я всегда знал, что у меня есть… ты! За твоей спиной я не боялся ничего… Но когда ты сделал шаг в сторону от меня, то я… Платон Васильевич напрягся, словно получил пощечину, и поднял голову… – Никуда я не исчезал! Просто возникли новые знакомые, новые возможности… – Я не видел тебя целую неделю перед смертью! – спокойно, но напряженно ответил Андрей. – А в последнюю ночь ты просто выключил телефон… – Я знаю… – Наше время кончается… – голос Андрея стал взволнованнее и говорить он стал чуть быстрее. – Я не виню тебя… У тебя твоя жизнь… Но юность, молодость наша была общая… Я просто знаю, что умер я от того, что ты недостаточно любил меня… Что я стал твоим прошлым и ты отказался от меня, как от чего-то уже ненужного. |