Книга Убийство в частной клинике. Смерть в овечьей шерсти, страница 94 – Найо Марш

— Мне кажется, что искусственное внесение местного колорита может испортить любое художественное произведение, особенно в этой стране. Нельзя форсировать развитие искусства. Это процесс естественный, в искусстве все складывается само собой, надо только поймать момент. Ну, и как ваша музыка?

Втянув голову в плечи, Клифф с юношеской непримиримостью произнес:

— Никак. Я ее забросил.

— Почему же?

Клифф пробормотал что-то нечленораздельное, но, поймав взгляд Аллейна, громко выпалил:

— Из-за того, что со мной случилось.

— Вы имеете в виду свои разногласия с миссис Рубрик и ее убийство? Вы действительно считаете, что все эти несчастья достаточное для того основание? Мне всегда казалось, что невзгоды только закаляют настоящий талант. Но возможно, это лишь мнение дилетанта. По-моему, у вас были средства исцеления: ваша музыка или все это. — Аллейн кивнул в окно. — Вы выбрали местный пейзаж. Я правильно понял?

— Меня не взяли в армию.

— Но ведь вам нет восемнадцати.

— Не из-за этого. Из-за глаз и ног, — тихо проговорил Клифф, словно упоминание этих частей тела оскорбляло приличия. — А я вижу не хуже других и могу три дня ходить по горам, не обращая внимания на ноги. Чем же я не подхожу?

— Значит, вы собираетесь идти в армию и быть там не хуже других?

— Именно.

— А вы не пробовали заняться сортировкой шерсти?

— Меня к этому не тянет.

— Но ведь это доходное занятие.

— Мне оно не нравится. Я лучше пойду в армию.

— И никакой музыки?

Клифф зашаркал ногами.

— Но почему? — настаивал Аллейн.

Клифф потер лицо и покачал головой:

— Не могу. Я же сказал вам, что не могу.

— С того вечера, когда вы играли во флигеле на старом разбитом инструменте? Как раз после случая с бутылкой виски?

Аллейн чувствовал, что именно этот эпизод заставляет Клиффа страдать больше всего, затмевая даже смерть Флоренс Рубрик. В нем было много трагикомизма. Негодующий Маркинс у окна, звон разбитой бутылки, запах виски. Аллейн помнил, что юношеские трагедии часто связаны с самооценкой. Поэтому он счел нужным сказать:

— Расскажите мне об этой истории с виски, но перед этим я хочу вам напомнить, что каждый из нас рано или поздно совершает какую-нибудь оплошность, которой он стыдится больше, чем серьезного преступления. Нет такого мальчишки, который ни разу не украл бы какой-нибудь мелочи. Мне совершенно безразлично, стащили вы у мистера Рубрика виски или нет. Меня больше интересует сам этот случай. Если вы действительно не брали бутылку, почему не захотели объяснить, зачем пришли в погреб?

— Не брал я ее, — пробормотал Клифф. — И не думал даже.

— Можете поклясться на Библии перед судьей?

— Да перед кем угодно. — Клифф быстро взглянул на Аллейна: — Не знаю, как вас убедить. Вы же все равно не поверите.

— Я делаю для этого все возможное. Однако лучше, если вы сами расскажете мне, как было дело.

Клифф промолчал.

— Хотите выглядеть героем? — мягко спросил Аллейн.

Клифф открыл было рот, но тут же прикусил язык.

— Видите ли, в некоторых случаях геройство только затрудняет следствие, — пояснил Аллейн. — Я хочу сказать, что даже если вы не убивали миссис Рубрик, то почему-то по каким-то своим соображениям намеренно мешаете расследованию. Думаю, виски здесь вообще не при чем, но мы-то этого не знаем. Следует внести ясность. А вот если вы ее убили, то ваше молчание вполне объяснимо. Просто не знаю, что и думать.

— Но вы же знаете, что я не убивал, — растерянно произнес Клифф. — У меня алиби. Я в это время играл.

— А что вы играли?

— Цикл «Искусство фуги» Баха.

— Трудная вещь? — поинтересовался Аллейн, но ответа ему пришлось ждать довольно долго. Клифф сделал два фальстарта, пытаясь что-то произнести, и лишь потом обрел дар речи.

— Я над ней работал, — наконец выдавил из себя он.

«Интересно, почему он так затруднился с ответом?» — задал себе вопрос Аллейн.

— Наверное, трудно играть на таком разбитом инструменте? Ведь пианино совсем расстроено?

Клифф снова проявил необъяснимое нежелание говорить на эту тему.

— Не такое уж оно плохое, — промямлил он и неожиданно оживился. — У меня есть приятель, который работает в музыкальном магазине в городе. Он мне его настроил, когда приезжал сюда. Оно вполне приличное.

— Но ведь не сравнить с роялем в гостиной?

— Оно совсем неплохое, — упрямо повторил Клифф. — Это хорошая фирма. Раньше оно стояло в доме — до того, как она купила этот «Бекштейн».

— Но вы, наверное, скучали по роялю?

— Надо обходиться тем, что есть.

— Честь дороже рояля? Вы это хотите сказать?

— Что-то в этом роде, — усмехнулся Клифф.

— Послушайте, Клифф. Может быть, вы все-таки расскажете мне, почему поссорились с миссис Рубрик? Не заставляйте меня ходить вокруг да около или нажимать на вас. Конечно, вы можете отмолчаться, как с моими коллегами, но тогда я буду вынужден ограничиться мнением других людей, как это сделали они. Вы знаете, что в полицейском протоколе два листа занимают только слухи и домыслы о ваших отношениях с миссис Рубрик?

— Могу себе представить, — зло бросил Клифф. — Гестаповские методы.

— Вы действительно так считаете? — с мрачной — серьезностью переспросил Аллейн.

Клифф пристально посмотрел на него и покраснел.

— Если вы располагаете временем, я дам вам почитать руководство по полицейскому праву. Вы сразу же почувствуете себя в безопасности. Из этого документа вы узнаете, что я имею право оглашать в суде только письменное показание, подписанное лично вами в присутствии свидетелей. Я вас не прошу этого делать. Все, что мне нужно, — это факты, чтобы я мог решить, имеют ли они отношение к смерти миссис Рубрик.

— Не имеют.

— Вот и отлично. Тогда почему бы вам о них не рассказать?

Клифф наклонился и запустил пальцы в волосы. Аллейн внезапно почувствовал раздражение. «Это реакция немолодого человека», — одернул он себя, заставив вспомнить, что юность скрытна и склонна воспринимать любой пустяк как трагедию. «Они как незрелые фрукты — жесткие и несъедобные. Ведь ему и восемнадцати нет, а я с ним об инструкциях толкую».

Немного смягчившись, он привычно взял себя в руки и приготовился вновь штурмовать эту стену трагического молчания. Но Клифф вдруг поднял голову и просто сказал:

— Я вам все расскажу. Может, мне легче станет. Боюсь, это будет долгая история. Все упирается в нее. Точнее, в ее характер.