Книга Слепой. Живая сталь, страница 45 – Андрей Воронин

– Воображаю себе, – с притворным сочувствием сказал Липа. – И со своей стороны делаю все от меня зависящее…

– Во заливает, – негромко, но очень отчетливо произнес Сердюк.

– Заливает? – не понял Липа.

– Давайте поговорим серьезно, Умберто, – сказал Гриняк. – Вы видите, что работа стоит уже третьи сутки. И, если вы действительно делаете все возможное, чтобы исправить положение, нам непонятно, почему не видно результата. Компьютерные системы «Черного орла» многократно протестированы, и на сборочном конвейере с ними просто не могло возникнуть проблем. Так чем, в таком случае, так сильно заняты наши электронщики и программисты, что не могут подъехать сюда и устранить пустяковую неисправность? Не хочу вас обидеть, но пока что прилагаемые вами усилия, о которых вы только что сказали, больше напоминают обыкновенный саботаж.

– Вы напрасно горячитесь, Алекс, – проникновенно сказал ему Липа. – Никаких поводов для волнения нет, в ближайшее время из Каракаса прибудет группа специалистов нужного профиля. В конце концов, рано или поздно нам придется научиться обходиться без помощи российских инженеров. Иначе, как у вас говорят, эта овчинка не стоит выделки. А ваши соотечественники, действительно, загружены работой сверх всякого мыслимого предела…

– Подавляют бунт машин, – предположил Сумароков. – Чем еще могут круглые сутки заниматься на сборочном конвейере танкового завода два инженера-электронщика и программист бортовых компьютерных систем? Знаете, сеньор Умберто, я склоняюсь к мнению моего младшего коллеги сеньора Алехандро: мне тоже кажется, что вы таки заливаете. То есть просто-напросто врете и не краснеете. Врете ведь, а?

– Вру, – после коротенькой паузы просто признался Липа. – Надеюсь, вы понимаете, что я занимаюсь этим без злого умысла и отнюдь не по собственной инициативе, а лишь в силу необходимости. Очевидно, пришло время провести для вас небольшую… как это говорят по-русски?.. политформацию?

– Политинформацию, – машинально поправил Сумароков. – Ну, и?..

– Пойдемте в тень, – предложил Липа, – наше солнце бывает трудно выдержать даже нам.

Он был прав. Карабкающееся к зениту свирепое тропическое солнце уже выползло из-за юго-восточного склона, зависнув над ущельем, как выискивающий добычу стервятник, и тень, в которой несколько минут назад укрылся экипаж, пугливо отпрянула к самым скалам. Они переместились в тень «Черного орла», усевшись прямо на землю. Сердюк привалился лопатками к теплому пыльному катку и, несмотря на недавно сделанное заявление о том, что больше не может курить, зажег очередную сигарету. Липа, низко наклонившись, прикурил от его зажигалки потухшую сигару, выпустил изо рта пяток аккуратных дымных колечек и откашлялся в кулак – как показалось, немного смущенно.

– С вами приятно и в то же время чертовски трудно работать, – признался он для разгона. – Девять из десяти моих соотечественников, обнаружив, что работа застопорилась не по их вине, устроили бы по этому поводу праздник, и их потом еще неделю пришлось бы приводить в чувство. Но вы слеплены из другого теста. Вы приехали сюда, чтобы работать, и, к моему восхищению, искренне хотите именно работать, а не просто получать повременную оплату. Мне очень нравится ваш стиль, я горжусь знакомством с вами, и мне очень жаль, что именно мне выпала сомнительная честь сообщить вам неприятные новости.

– Я собрал вас, чтобы сообщить пренеприятное известие: к нам едет ревизор, – вполголоса пробормотал Сумароков.

– Короче, Склифосовский! – потребовал Сердюк, тоже любивший цитаты, но не такие длинные и иносказательные.

– Если коротко, то российские специалисты, на прибытии которых вы так настаиваете, еще позавчера вылетели в Москву, – сообщил Липа. – Теперь они, наверное, уже дома.

– Не понял, – растерянно произнес Сердюк.

– Сам просил короче, – напомнил Сумароков. – Краткость – сестра таланта. А это уже где-то на грани гениальности.

– Я просил короче, – обиженно согласился Сердюк, – но не настолько же!

– Дело в том, – пошел навстречу пожеланиям трудящихся вежливый Липа, – что наши юристы изучили договор, на основании которого был составлен подписанный сеньором Горобцом и его коллегами контракт, и признали его недействительным, поскольку он противоречит ряду статей нашего законодательства и даже конституции. В частности, закон запрещает привлечение иностранного капитала в отрасли оборонной промышленности и обороны как таковой. Я глубоко огорчен этим печальным недоразумением..

– Ничего себе недоразумение! – Сердюк вскочил, далеко отшвырнув окурок сигареты. – Значит, пока завод строили, все было нормально, по закону. Когда секретную документацию по новейшей военной разработке вам передавали, ваших юристов тоже все устраивало. Когда производство налаживали, вот эту коробку собирали и испытывали, все было в ажуре. Когда, сука, у меня за спиной боекомплект взрывали, ни у кого рука не дрогнула. А как только убедились, что машинка работает, сразу вспомнили про закон. Нормально! Завод есть, выпуск продукции налажен, заказчиков после презентации, небось, столько, что хоть дороги ими мости, и выручкой ни с кем делиться не надо: закон запрещает! Это, браток, не недоразумение, это – кидалово.

– Кидалово? – с трудом повторил незнакомое слово сеньор Умберто.

– El truco, – перевел лучше товарищей поднаторевший в испанском Сумароков. – Мошенничество, афера.

Липа вздохнул.

– Могу сказать только две вещи. Первое: я не имел и не имею к этому truco никакого отношения. И второе: пока происходили события, перечисленные вами, Алехандро, президент Чавес был жив и оставался у власти. Напомню, что под договором в числе прочих стоит и его подпись, проект осуществлялся по его приказу, под его личным наблюдением, что, на мой взгляд, объясняет многое, если не все. Возможно – я в этом сомневаюсь, но возможности все-таки не исключаю, – что это действительно truco, и что замыслил его именно покойный команданте. Но если так, почему люди, подписавшие договор с российской стороны, не взяли себе за труд хотя бы поверхностно ознакомиться с нашими законами?

– Тоже мне, загадка, – угрюмо фыркнул Сердюк. – Бабла им откатили, вот они глазки-то и прикрыли. На что люди рассчитывали, не понимаю! С них же теперь за это дело семь шкур спустят!

– Это уже несущественно. – Гриняк тоже встал, машинально отряхивая испачканный пылью зад танкового комбинезона. – Айда собирать вещички, погостили, и будет. Как говорится, пора и честь знать.

– О, нет! – живо возразил Липа. – Вы меня неправильно поняли, Алекс. Вас это никоим образом не касается. Ваш контракт остается в силе до истечения оговоренного в нем срока. И, если вы помните, он предусматривает право нашей стороны в одностороннем порядке продлить его еще на такой же срок, то есть на год.

– Да щас, – с неимоверным презрением процедил Сердюк, – только галоши наденем. Хрен тебе моржовый на оба твоих уса! Ты что, майор, не соображаешь, о чем говоришь? Вы ж не лоха на рынке на бабки развели – Россию! Это дело ваше – откуда я знаю, может, у вас у каждого, как у кошки, по девять жизней? Если так, то одной не жалко, можно и рискнуть. Но мы в этом участвовать не собираемся, уж извини.