Книга Визитатор, страница 35 – Светлана Белова

Монах оглянулся, хотя в таком тумане нельзя было рассмотреть и собственную руку, немного помолчал, затем жёстко отрезал:

— Это всего лишь слова. Кто им поверит!

— О, не сомневайтесь, викарий поверит, — вкрадчиво заверил его собеседник. — А если и нет, то подумайте об испорченной репутации. Подозрения ведь останутся в любом случае. Хорошо ли жить, ловя на себе косые взгляды братии и слышать шёпот у себя за спиной? Со временем братья станут сторониться, избегая оставаться наедине с тем, кому не доверяют. И так изо дня в день, изо дня в день до самой смерти…

— Ясно, — вы продаёте своё молчание.

Послышался нервный смешок.

— Я рад, что мы так быстро поняли друг друга.

— Сколько же оно стоит?

— Ровно столько, сколько запросил один хороший лекарь за лечение моей бедной дорогой матушки… пятьдесят золотых экю.

— Ложь! За такие деньги он верно пообещал её воскресить. Вы прекрасно знаете, что денег у меня нет.

— Хорошо, пусть будет сорок.

— Нет, это много. Я не смогу достать столько.

— Но в казне аббатства хранится намного больше.

— Что?! Вы хотите, чтоб я обокрал монастырскую казну?! Да у вас…

— Тс-с. Не спешите говорить то, о чём впоследствии можете пожалеть. Я готов уступить. Скажем, тридцать золотых экю в обмен на молчание. Но это последняя цена. Подумайте, сделка того стоит — всего лишь тридцать золотых, но они дадут возможность спать спокойно.

* * *

Спать спокойно! Болван! Спать теперь он вообще не сможет. И надо же было такому случиться, чтобы этот остолоп его увидел!

А казалось, он рассчитал всё безупречно. В октябре ночи уже тёмные, глухие. По окончании последней службы он намеренно замешкался на хорах, выждал время, пробрался на колокольню, подрезал верёвку и спрятался за выступом стены в ожидании, справедливо рассудив, что нельзя полагаться на случай, и если пономарь не сорвётся сам, доведётся его подтолкнуть. Но всё прошло гладко, как и было задумано: пономарь свалился вниз мешком и даже не пикнул. Жаль только, что окончил он свою никчемную жизнь в неведении, за какой именно грех расплачивается. Хотя у пономаря их было столько, что не всё ли равно.

Да, великолепное исполнение задуманного!

Длинноносый викарий, правда, начал дознание, заподозрив неладное. Но он, в своём безупречном плане, предусмотрел и такой поворот событий. Лишь о досадной неприятности — случайном свидетеле — он, кажется, не подумал, а ведь этот болван может всё испортить.

Впрочем… Он знает как обезопасить себя от вымогателя, а заодно и викария оставить с носом… с его длинным носом.

* * *

Матье де Нель открыл глаза и удивлённо огляделся. Где он? Почему голова кажется такой тяжёлой, словно чужой?

Он медленно перевёл взгляд на кресло, стоящее рядом с кроватью, и увидел в нём спящего Жакоба.

Вот оно! Вспомнил! События прошедших дней вихрем пронеслись в его памяти, заставив пошевелиться.

— Ах, святой отец, наконец-то, — воскликнул Жакоб, открывая глаза. — Ну, скажу я вам, заставили вы меня попереживать. Я просто места себе не находил от тревоги.

— Ты, как всегда, драматизируешь, — поморщился Матье де Нель, пытаясь сесть в постели.

— Драматизирую! — возмутился Жакоб. — А три дня без памяти, на волоске от смерти, это как, по-вашему?

— Неужели три? — не поверил викарий.

— Точно, три дня без малого.

— Надо же! Кактакое могло случиться?

— Простудились вы сильно во время похорон, а как с ризничим разговаривали, так и чувств лишились. Я за санитарным братом сбегал. Он осмотрел вас, велел класть на лоб льняную тряпку, смоченную в каком-то вонючем настое, и не беспокоить. На всё воля Господа, сказал. Он ушёл, а у меня мозоли на коленях от усердных молитв за ваше выздоровление. Слава Богу, всё обошлось, — Жакоб поправил покрывало и засуетился. — Сейчас приведу санитарного брата. Он просил позвать его, как только вы в чувства придёте.

Монах, заведовавший монастырским лазаретом, был рослым весельчаком. Он шумно ввалился в комнату визитатора, наполнив её крепким запахом сухих трав.

— Ну, святой отец, и напугали вы нас! Вся обитель за вас денно и нощно молилась.

— Так уж и вся, — хмыкнул викарий.

— А, вижу, вы уже смеётесь — это добрый знак, — пророкотал санитарный брат. — Я, знаете ли, держусь того мнения, что для скорейшего исцеления важно поддерживать хорошее настроение. Если больной весел и к своей хвори относится легко, а главное, ни минуты не сомневается в своём выздоровлении, то такой больной уже пошёл на поправку.

— Неужели!

— Да-да, и доказательства у меня тому есть, — эскулап отечески похлопал викария по плечу увесистой пятернёй. — Всем братьям, что захворают, я перво-наперво рекомендую не падать духом. Конечно, всякие там травки и настои тоже даю, как же без этого. У нас свой огород около лазарета имеется. Там лекарственные травы я сам выращиваю, сушу, настаиваю. Опять же, заболевший монах получает послабление в кушаньях и работе, — санитарный брат с видимым удовольствием делился лекарским опытом. — Вот случилось года три тому назад одному медику из Лиона у нас остановиться на ночлег. Поверите, он пришёл в величайшее изумление, осмотрев нашу больницу, и узнав о моих методах лечения. Хвалил меня очень, советовал всё это записать в книгу. Да где там, — лекарь махнул рукой, — времени нету. С утра до вечера мечусь, а бывает и по ночам не сплю, если больной тяжёлый. Вот к вам захаживал по несколько раз.

Викарий посмотрел на круглое добродушное лицо сидящего перед ним монаха, и непроизвольно улыбнулся.

— Благодарю вас, брат…

— Жиль, — подсказал лекарь.

— Благодарю вас, брат Жиль. Очень занимательная у вас теория лечения. Но что вы делаете, скажем, в случае нарывов? Вот у господина аббата фурункул на пальце. Его ведь хорошим настроением не вылечишь.

— О, да, — авторитетно подтвердил санитарный брат. — Тут без вскрытия не обойтись, что я и сделал. Всё прошло чудесно: отец-настоятель остался доволен и дал мне денег на покупку розовых кустов.

— Да вы настоящий кудесник, брат Жиль, — похвалил викарий. — Я непременно зайду в лазарет поговорить о вашем методе лечение, вот только надо встать на ноги.

— Нет-нет, что вы, — санитарный брат уложил, попытавшегося встать с постели, викария.

— Вам придётся ещё пару деньков полежать, как-никак, а трое суток в забытьи пробыли. Теперь потребуется время, чтобы вернуть утраченные силы.

— Два дня — это слишком много, — категорически отверг предписание брата Жиля викарий. — В конце концов, у меня есть срочные дела.

— Нет таких дел, которые нельзя было бы отложить на два дня, ради восстановления дарованного Господом здоровья, — санитарный брат назидательно поднял вверх толстый указательный палец.