Книга Катья, страница 21 – Эмма Тополь

Мне стало грустно. Я понимала, что глупо сейчас начинать выяснять отношения, нужно проехать мимо, не привлекая к себе внимания, и потом, в удобной ситуации, когда мы с ним будем вдвоем, спросить...

Но это было выше моих сил.

Я открыла окно и позвала Дэвида. Он оглянулся, увидев меня, недовольно раскачиваясь из стороны в сторону, подошел к машине.

– Что? – грубо спросил он.

– Кто это?

– Твое какое дело?

– Просто спрашиваю. Ты ко мне шел?

– Нет.

– Что же ты здесь делаешь?

– Ее мать сюда в парикмахерскую приехала. Она ждет... а я с ней.

Последние слова он произнес уже с явным раздражением.

– А где отец? Вы же с ним собирались куда-то... – Мне не хотелось ссроиться с ним, хотя я с трудом сдерживалась, чтобы не выскочить из машины, схватить его и надавать подзатыльников.

– Он отменил. Сказал, что-то срочное...

– Когда вернется?

– Не знаю.

– А кто эта девица?

– Знакомая...

– У нее есть имя?

– Тебе что? Сэм. Саманта.

– Хочешь ко мне в мастерскую? Сейчас... – небрежно предложила я.

– Зачем? – он искоса посматривал на девчонку.

– Покажу тебе свои работы...

– Я их уже видел.

– У меня есть кое-что новое. И потом, мы можем... провести вместе время, – многозначительно улыбнувшись, предложила я. – Нам никто бы не мешал...

– Нет. Не сейчас, – в его глазах появилась нерешительность. – Позже...

– Когда позже? У нас не так много времени...

– Через полчаса.

– Хорошо, я пока приму душ...

Он вернулся к девчонке, что-то ей сказал. Она засмеялась. Неужели надо мной?

Я сидела в машине, смотрела на них, пытаясь представить, о чем они говорят. Он хотел ей понравиться, это было слишком заметно. Поэтому крутился вокруг нее, что-то говорил, размахивал руками и смешно подпрыгивал вверх. А она не отводила от него глаз, часто смеялась, обнажая ровный ряд крупных белых зубов, казавшихся еще белее из-за темных больших губ. Иногда девчонка проводила рукой по майке, касаясь довольно большой для ее комплекции груди, по голому животу, поправляла джинсы на узких бедрах. У нее была хорошая фигура, и она, судя по тому, как держалась, знала об этом.

Продолжать следить за ними было глупо. Дэвид уже несколько раз поворачивался и смотрел в мою сторону. Я завела машину, развернулась и, забыв о том, что хотела есть, поехала в мастерскую.

Настроение было испорчено. Мне не верилось, что он придет. Тем не менее я разделась и пошла в душ. Прохладные струи воды, словно слезы, текли по моему лицу, я вытирала их, но они не кончались.

Мне послышалось, что стукнула дверь.

– Дэвид? Это ты? – радостно позвала я.

– Нет, это я, – в ванной стоял Ларри. – Душ? Сейчас? Ты куда-то собираешься? Или ждешь любовника?

Он улыбался, словно утром ничего не произошло.

– Пожалуйста, не начинай с бессмысленных вопросов, – я раздраженно закрыла воду. – У меня и без этого плохое настроение.

– Почему? – он шел за мной почти вплотную.

– Очень жарко...

– Но здесь же прохладно... – он внимательно оглядывался вокруг. – Ты видела Дэвида? Он пропал с утра, как и ты. Кстати, а где ты была? Я заезжал сюда пару раз...

– Ездила за город.

– Просто так?

Я внимательно посмотрела на него. Может быть, это был все-таки он – в том «мерседесе», который промчался мимо меня?! Ларри спокойно встретил мой взгляд и улыбнулся.

– Мне нужно было побыть одной, – я накинула просторную белую блузу. – А твой сынок развлекается в компании какой-то девицы. Я их видела недалеко отсюда.

– Хорошенькая?

– Это все, что тебя интересует? Для определенных нужд вполне годится!..

– Бедняга Дэвид! Я в семнадцать лет постоянно хотел женщину, иногда казалось, что от желания мог взорваться, лопнуть, разлететься на куски, – эти слова, повторившие, как эхо, признание Дэвида, болью отозвались в сердце.

– Помню, одновременно был сразу с пятью или шестью. После одной бежал к другой, и сразу же после нее мог успешно провести несколько часов с третьей. Откуда только силы брались? Хорошо, что вокруг были добрые души, особенно среди замужних женщин! Девчонки моего возраста в основном дрожали за свою невинность, – он сел на стул, не спуская с меня настороженного взгляда. – Ты не наденешь что-нибудь еще? Если Дэвид зайдет, он уже не ребенок...

– Послушай, мне надоели твои намеки, твоя борьба за мою нравственность, – я понимала, что меня несет, что это несправедливо, но уже не могла сдержать накопившегося раздражения. – А как обстоит дело с твоей моралью? Или с моралью твоего сыночка? Немудрено, что тебя не волнует, как он проводит время! И почему ты вдруг начал следить за тем, что я надеваю, где бываю, с кем и как разговариваю? Лучше последи за своим сыном!

– Кэтрин, что с тобой происходит? Почему тебя так раздражает все, что я говорю? – в тон мне, зло заговорил он. – Раньше ты была более терпимой. А теперь реакция на любые мои слова одинаковая: вначале удивленный подъем бровей, затем злобный взгляд, а потом ты разражаешься яростной тирадой, перчисляя мои недостатки. А себя ты считаешь идеальной?

– Но я, во всяком случае, не слежу за тобой, не делаю глупых замечаний, не стараюсь искусственно тебя веселить и развлекать. Ты думаешь, приятно чувствовать, что за тобой каждую минуту следят?

– С чего ты взяла, что я за тобой слежу? – он встал со стула и раздраженно толкнул его ногой. – У тебя что – паранойя? Или просто совесть не чиста? Если я хочу больше быть с тобой, это не значит, что я слежу. Если я спрашиваю, где ты была, то проявляю обычное любопытство идиота-мужа, который давно с тобой живет и привык, что ты делишься с ним любыми мелочами. Так было раньше. Но что-то явно изменилось, и я за этим не поспеваю!

Он говорил с такой искренней обидой, что мне стало стыдно. Это правда, его и раньше интересовало, где я бывала, что делала в течение дня, но он всегда спрашивал об этом ненавязчиво, рассеянно, не останавливаясь на деталях. Сейчас его, возможно, чуть больше интересует моя жизнь, но ведь и это нормально. Мы не виделись почти месяц. Потом, я всегда замечала, что когда он не работал, то переключал всю энергию на меня. Раньше это забавляло нас, а сейчас, он прав, меня откровенно раздражает все, что с ним связано...

Я упрямо уткнулась в раскрытый журнал. Он меня не понимает и никогда не понимал, у него недостаточно чуткости и деликатности, чтобы почувствовать мое настроение. Мне надо побыть одной, хочется тишины и полумрака, а ему нравятся яркий свет и громкие голоса. Мы столько раз в прошлом обсуждали разницу наших желаний, говорили об уважении к ним, терпимости. И все равно, в какой-то момент не выдерживаем, с разбегу упираемся в стену, от которой совсем недавно отползли в разные стороны, зализываем раны, чтобы с новой силой удариться тем же кровоточащим местом.