Книга Я вам покажу!, страница 67 – Катажина Грохоля

— Я сортирую письма. Тося, сними ботинки, ты наследишь, я здесь убирала.

— Я их сняла, — удивилась Тося, я покосилась на ее ноги. Она была в тапках. — Мам, что с тобой происходит?

— Тося, оставь меня в покое, я как-нибудь разберусь сама. Единственное, чего бы мне хотелось, — чтобы ты сдала экзамены. Если я могу тебе помочь, скажи, но пока у меня нет сил вводить тебя в курс моего душевного состояния.

— Но, мама, я же твоя подруга! — с обидой сказала Тося.

— Нет, дорогая, — я наконец сообразила, к чему она клонит, — ты прежде всего моя дочь, а я — твоя мать. Когда-нибудь мы с тобой подружимся. Но о некоторых вещах я пока не хочу с тобой говорить.

— Но, мама, ты должна! Я же говорила, чтобы ты не ездила к Адаму, правда? И надо было тебе унижаться! Он… что-нибудь тебе сказал? Обо мне? То есть он о чем-нибудь упоминал?

Я переложила стопки на стол, скрепила письма скрепками.

— Тося, извини, но мы говорили не о тебе, а обо мне и о нем.

— И что? — поинтересовалась Тося и плюхнулась возле Бориса на кипу писем, которыми мне предстояло заняться.

— Ты села на мою работу, помнешь. Тося вытащила из-под попки письма.

— Ну и что, мама?

— Ничего. Не будет Адама.

Я повернулась к Тосе спиной, потому что не хотела, чтобы она видела, как глаза у меня наполняются слезами.

— Ах, мамочка! — Тося подбежала ко мне и обняла за талию. — И очень хорошо! Папа сказал, что ты всегда была женщиной его жизни и что ошибки надо уметь прощать. Папа хотел бы жить с нами. Sorry, я хорошо отношусь к Адаму, но, мама, мы снова сможем стать семьей!

Я замерла как вкопанная. Дочь отстранилась от меня, лицо у нее слегка вытянулось.

— Мамочка, я понимаю, что не сразу, ты должна привыкнуть к этой мысли, но ты увидишь, теперь все уладится…

— Папа хотел бы жить с нами? Уладится? Тося, что ты такое говоришь???

— Это вопрос времени, папа так сказал, а я помню, что когда-то я тебя спрашивала, могут ли люди снова сойтись, ты мне сказала, что конечно и что надо уметь прощать. Ты простишь папу, потому что эта его Йоля…

— Мне нечего прощать папе.

— Это замечательно! Потому что он беспокоится, что ты все-таки…

— Мне нечего прощать папе, и он никогда с нами не будет жить. Никогда! — резко сказала я и увидела, что у Тоси, как у маленького ребенка, скривилась мордашка. — Тося, к прошлому нет возврата. Я уже не люблю папу, и ты хорошо знаешь почему.

— Не говори так! — Тося, не владея собой, перешла на крик. — Не говори так! Я видела, как вы обнимались на моем дне рождения, как это было здорово! Папа тебя поцеловал! Он такой добрый со мной, а ты говоришь, что его не хочешь! Потому что этот чертов Адам вернулся! А я не хочу Адама, я хочу жить с родителями, как другие дети! Я взрослая, я не ребенок! И бабушка, и тетя Ганя, и Уля говорят, что еще не все потеряно!

— Ты уже не ребенок, Тося, к сожалению, — согласилась я, потому что видела: моя восемнадцатилетняя дочь — это маленькое несчастное дитя, которое что-то напридумывало. — Ты должна смириться с фактом, что у тебя разведенные родители. Что у твоего отца новая семья и что я одинока. Это трудно, однако ты должна.

— А твои родители снова живут вместе! Почему ты не возьмешь с них пример? Ненавижу тебя! Ненавижу! — крикнула Тося, развернулась, хлопнула дверью и убежала к себе. — Я еще вам покажу! Вам всем! Вот увидите, еще пожалеете!

Я не бросилась за ней. Я ничего ей не смогу объяснить. Попрошу, может быть, маму или отца, чтобы с ней поговорили. Тося втемяшила себе что-то в голову. Как мне объяснить своей дочери, что мило провести вечер в день рождения — этого недостаточно, чтобы снова влюбиться в бывшего мужа-подлеца? И что я любезничала с Эксиком только ради того, чтобы ей, Тосе, лучше жилось на свете? Я пусть недолго, но льстила себя надеждой, что можно все совместить: старую и новую семьи, поддерживать дружеские отношения, как в американских фильмах, быть в отличных отношениях с дочерью. Она тоже не может меня понять. Только когда появляются собственные дети, осознаешь поступки своих родителей. Я должна набраться терпения, еще десять — двадцать лет, и мы поймем друг друга.

Погодите, погодите… бабушка говорила, что еще не все потеряно? Моя мама?

Я сняла телефонную трубку.

— Мама!

— Да, дорогая?

— Ты когда-нибудь говорила с Тосей обо мне и о твоем бывшем зяте?

Молчание.

— Да, — моя мама смешалась, — был ничего не значащий разговор.

— И что ты ей сказала?

— Ничего. То есть почти ничего. То есть… ну знаешь, когда Адам уехал и появилась возможность… чтобы все-таки… учитывая, что ребенку нужен отец…

— Что ты ей сказала? — Я резко оборвала маму, хотя и непреднамеренно.

— Не разговаривай со мной таким тоном, деточка! — занервничала мама, — Мы всегда хотели тебе добра!

— Я — нет! — издалека донесся голос отца. — Меня в это не впутывай!

— Как ты смеешь?! — Мама одновременно разговаривала теперь и с отцом. — Ты же сам говорил, что было бы хорошо, если бы они сошлись!

— Так вот, ставлю вас в известность, что я развелась…

— Мы тоже, дорогая, но ты же видишь, что можно как-то найти общий язык…

— И я никогда не вернусь к Тосиному отцу. Никогда! Мне неприятно, что вы манипулировали Тосей и, вместо того чтобы ее поддержать, обольщали надеждой.

— Как ты могла подумать о нас такое? — Мама почти плакала. — Ну вот, дождалась, моя собственная дочь так со мной…

— Юдита! — Папа забрал у нее трубку. — Не переживай, у матери это пройдет. Живи так, чтобы чувствовать себя счастливой, дорогая.

— Слишком поздно, — сказала я и положила трубку.

Тося со мной не разговаривает. Но похоже, она взялась за учебу. Я была на последнем родительском собрании.

— В отношении выпускных экзаменов я не вижу особых причин для волнений. У меня нет к ней претензий, — сказала классная руководительница. — Девочка очень повзрослела за последнее время.

Якуб прошмыгнул наверх, кивнув мне с порога, Тося, по-видимому, сообщила ему, какая у нее нехорошая мать. А я — жива. Не рассыпалась, не разболелась. Единственное — меня меньше радуют разные вещи. Вчера вечером в отчаянии позвонила Реня — дескать, не пришла медсестра к Кармелии и не могла бы я ей помочь искупать малышку.

Конечно, я пошла. Итальянская ванночка со специальной сеткой, итальянская кроватка, косметика для малышей из Швейцарии, а Ренька беспомощно наблюдала, как я за три минуты помыла ребенка.

— Останься, — предложила она мне, когда Кармелия сладко заснула с бутылочкой «СЫссо» в ротике. — Поболтаем.