Книга Иллюзия любви. Сломанные крылья, страница 5 – Ольга Дремова

— Какая глупость! — от возмущения Надежда даже стукнула рукой по маленькой парте. — А вам не пришло в голову, что мой сын мог попросту принести эти фрукты из дома или что кто-то из детей, находившихся в тот момент под вашим присмотром, подложил это проклятое яблоко в рюкзак Семёна нарочно?

— Зачем? — худые пальцы воспитательницы сплелись в корзиночку.

— По доброте душевной! — снова сверкнула глазами Надежда.

— Вы что же, всерьёз считаете, что кто-то из детишек способен на такую подлость? Да им же всего по семь. Помилуйте, они же ещё совсем дети…

— Значит, по-вашему, на подлость из всех детей способен только мой сын?! — скрипнула зубами Тополь. — Вот что я вам скажу, уважаемая воспитательница, таких педагогов, как вы, нужно отстреливать, как паршивых собак.

— Что вы себе позволяете? — губы пожилой женщины беспомощно дрогнули. — Я заслуженный педагог, работаю с детишками больше сорока лет, и ещё никто не смел разговаривать со мной в подобном тоне!

— Значит, я буду первой! — отрезала Тополь. — То, что вы находитесь рядом с детьми сорок лет — не просто недосмотр государства, а огромная ошибка, роковая ошибка, которая ещё выйдет боком, и не единожды.

— Послушайте меня, Надежда Фёдоровна! Я понимаю ваши чувства, но в данном случае вы не правы, это я говорю вам не только как педагог с огромным опытом, но и как человек, вырастивший троих детей и четверых внуков. Ни о какой низости или подлости речи нет, просто один маленький ребёнок совершил глупость, досадную глупость, а мы все должны помочь ему сделать так, чтобы в будущем этого не повторилось, только и всего.

— Мой ребёнок не нуждается в подобной помощи, ясно вам это или нет?! Семён говорит, что не брал никакого яблока, значит, так оно и было. У меня нет оснований не верить его словам.

— У меня тоже нет оснований не верить своим глазам.

Внезапно в кабинете повисла тишина, нарушаемая только громыханием жестяного ведра уборщицы, раздававшимся где-то в дальнем конце школьного этажа, да равномерным треньканьем стрелки допотопных стареньких часов с круглым циферблатом, прикреплённых почти у самого потолка с внешней стороны дверей.

— Вы видели, как мой ребёнок убирал это злосчастное яблоко к себе в портфель? — нарочито медленно проговорила Надежда, и её зрачки сузились в две недобрых узких щели.

— Я видела, как оно выкатилось из его ранца на парту.

— Я ещё раз повторю свой вопрос, — скулы Надежды дёрнулись, и её густо-серые глаза стали совсем тёмными. — Были ли вы свидетелем того, как Семён крал чужую вещь?

— Этого момента я не видела, но…

— Так какое же вы имели право объявить мальчика вором?! — Надежда с грохотом отодвинула стул и поднялась во весь рост.

— Зачем вы пытаетесь всё перевернуть с ног на голову? — ощущая себя не в своей тарелке, воспитательница тоже поднялась на ноги. — Я позвала вас вовсе не для того, чтобы унизить вас или вашего сына, а для того, чтобы сказать, что сегодня произошёл досадный инцидент, понимаете? И только! А вы раздули из мухи слона! Кто из нас в детстве не таскал чужих конфеток и ластиков? Но это вовсе не означает, что все поголовно выросли подлецами и нечестными людьми.

— Может быть, лично вас в детстве и прельщали чужие вещи, но ко мне и моему мальчику эта грязь не имеет ровным счётом никакого отношения! — жёстко отпарировала Тополь. — Мой Сёмушка чист, как передовица «Пионерской правды», как младенец на руках Богоматери, как звёздочка в небе, а вы… — Надежда возмущённо дёрнула ноздрями, — вы страшенное чудовище, которого к детям нельзя подпускать даже на пушечный выстрел!

— Надежда Фёдоровна, давайте не станем оскорблять друг друга, а поговорим с вами, как взрослые люди.

— Мне не о чем с вами больше разговаривать!

— Вы всё не так поняли.

— Всё, что мне было нужно, я поняла, — Надежда Фёдоровна по-мужски рубанула воздух ладонью. — С вами я больше никаких переговоров вести не намерена, только не думайте, что вам всё сойдёт с рук. За свои слова вам придётся отвечать, но не здесь, не в этом кабинете.

— Вы решили меня напугать? — пальцы пожилой женщины задрожали. — Я хотела с вами по-хорошему…

— Это вы называете «по-хорошему»?! Третировать семилетнего ребёнка — это, по-вашему, по-хорошему?! — вскипела Надежда. — Да кто вы есть после этого?

— Хорошо… — на глазах воспитательницы показались слёзы. Я не хотела вам говорить, потому что обещала Семёну, но, видно, ничего не поделаешь. Не далее как два часа назад ваша хвалёная «Пионерская правда» во всём созналась. Что вы скажете после этого?

— Я скажу, что вы либо нахально лжёте, пытаясь себя обелить, либо заставили моего бедного мальчика под давлением оговорить себя! — почти выкрикнула Тополь.

— Ваша материнская любовь делает вас слепой! Когда-нибудь вы будете кусать локти и жалеть о том, что не захотели услышать моих сегодняшних слов, — с отчаянием выговорила воспитательница.

— Этого не будет никогда! — в сердцах отрезала Надежда. — И вообще, по какому праву вы вмешиваетесь в то, что вас не касается?

— Пока я работаю в этой школе, меня напрямую касается судьба каждого ребёнка, который здесь учится, — с достоинством произнесла пожилая женщина.

— Я вам обещаю, что работать тут вам осталось совсем недолго. Через две недели вашей ноги не будет в этом учебном заведении, или я буду не я!

Обдав воспитательницу недобрым холодным взглядом, Надежда, не прощаясь, вышла из класса, а ровно через четырнадцать дней, в пятницу, двадцать пятого октября тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, специальным приказом из роно заслуженный воспитатель со всеми почестями была отправлена на заслуженный отдых.

* * *

— Особенно мне хотелось бы похвалить Тополя Семёна! — классная руководительница обвела взглядом всех родителей и улыбнулась Надежде, гордо восседающей за первой партой центрального ряда. — Вы знаете, Сёмушка — удивительный ребёнок: отзывчивый, тонкий, чрезвычайно внимательный и исключительно воспитанный мальчик: никогда не откажется исполнить просьбу учителя, всегда подаст руку, выходя из троллейбуса, поможет донести тетрадки из учительской…

— Еврейские штучки! — сидящая за последней партой мамочка наклонилась к уху своей соседки. — Наши-то, русские, дурачьё, а этот с самого детства знает, кому улыбнуться, а кому протянуть ручку.

— Может, конечно, и так, но только Надежда никогда глаз не прячет, уселась впереди и плечи расправила. А мы с тобой каждое собрание не знаем, куда со стыда деться и в какой угол забиться. Пусть её Сёмка и не отличник, но троек у него отродясь не было, а у моего не то что тройки, двойки в четверти вырисовываются.

— Зато твой Витька без двойного дна.

— А толку-то что? — не удержавшись, мать Виктора перешла с шёпота на голос.

— А то, что в тихом омуте черти водятся!