Онлайн книга «Возвращаясь к себе»
|
— Какая-то все-таки есть. — Нет, ты, ей-богу, рехнулся! — Но ты же меня не слушаешь! — Обогнув Костю, начинает шагать по комнате теперь уже Дима. — Я сам, понимаешь, сам понял, что никакой я, к чертовой матери, не поэт, что стихи мои — не стихи. — А что? — Не знаю. Не перебивай, сам собьюсь. Понял, что ни фига я не знаю о жизни, я ее пока не почувствовал и вообще запутался. Хочется уехать подальше и все обдумать. Может быть, тогда что-нибудь и напишется. — А ты, случайно, не от Лены своей бежишь? — неожиданно спрашивает Костя. «Своей»… Как здорово, что кто-то еще так считает… Вопрос застает Диму врасплох. Он круто поворачивается к Косте. — Откуда ты знаешь про Лену? — Настя сказала. Она у меня — агент ЦРУ. Дима бросается к Косте, сжимает его узкие плечи. — Что она сказала? Что? Говори! — Да не тряси ты меня, как грушу, — морщится Костя, освобождаясь от Диминой железной хватки. — Классно вас, видать, тренирует этот ваш офицер… — Прости, я нечаянно. — Дима умоляюще смотрит на Костю. — Ну, ну… — Что «ну»? — сердится Костя. Жаль Димку, вот он и сердится. — Вроде спутался ты с какой-то девчонкой, а Лене твоей позвонили. — Кто? — еле шевеля губами, зачем-то спрашивает Дима. — Какая разница? — морщится Костя. — Всегда найдутся добрые люди… Какая-то, что ли, твоя одноклассница. Ну вот и все. Больше надеяться не на что. Дима опускается на диван; силы покидают его. — Я так и знал, — бормочет он, качая головой, как болванчик. — Чувствовал… А ты спрашиваешь, зачем уезжаю. — Может, лучше объясниться? — осторожно предлагает Костя. — Что ты! — Дима смотрит на него со страхом. — Разве такое прощают? — Прощают и не такое, — философски замечает Костя. — Извини, конечно, не хочешь — не отвечай: а с той ты встречаешься? Глаза побитой собаки жалобно смотрят на Костю. — Да… — Тогда я вообще ничего не понимаю, — тоже плюхается на диван Костя. — Ты кого из них любишь? — Татьяну — точно нет. Имя дается с трудом: тяжело произносить его Диме. — А Лену? — О ней я все время думаю. Даже видел во сне. Но понимаешь… — Ага, — угадывает Костя. — Я помню, ты говорил. К Лене ты боишься приблизиться, а тут все о’кей. Из душевной деликатности Костя не называет имени Тани, и Дима так ему благодарен! — Как я ее теперь брошу? — невнятно бормочет Дима. — Это ведь непорядочно. Куда мне деваться? — Ясно, некуда, — посмеивается Костя. — Исключительно в армию. Он все еще надеется, что бедолага опомнится, но Дима принимает иронические слова всерьез. — Наконец-то ты понял! — горячо восклицает он и хватает всепонимающего друга за руку. — Там, вдали, я во всем разберусь! — «Зачем ума искать и ездить так далеко?» — насмешливо цитирует Костя Чацкого, но Дима в интеллектуальную игру ума не врубается. — Расскажи мне про Лену, — жалобно просит он. — Что? — Все, что знаешь от своего агента, от Насти. Очень тебя прошу! — Ну-у-у, — вспоминает Костя. — Ты же знаешь Настю: особенно болтать не любит. Сказала про звонок твоей одноклассницы, сказала «дурак твой Димка» и тему закрыла. Дурак… Да, конечно… Но этот костер в лесу, запах ландышей, таинственная темень палатки, ожог нестерпимой близости, гордость — он стал мужчиной, — страхи, оставшиеся навсегда позади… Как оторваться от первой в твоей жизни женщины, которую, как назло, не любишь? Нет сил, невозможно. Вот разве уехать… Как объяснить это Косте? И стыдно, и страшно. — А иняз? — вспоминает Дима. — Что — иняз? — Она, кажется, хотела туда поступать. — Кто? — Да Лена же, кто еще? Никак не возьмет в толк умный Костя, что говорить Дима может только о Лене. — В инязе с нее, представь себе, потребовали спонсорский взнос, — оживляется Костя: вот о чем еще рассказала Настя. — Какой такой взнос? — не понимает Дима. — Говорю же, спонсорский. — А она разве спонсор? Костя смеется, хлопает себя по коленам. — Ты, я смотрю, совсем жизни не знаешь, — отсмеявшись, говорит он. — Взятки теперь так называются. Мои как раз вчера возмущались: у соседки за внука спонсорский взнос потребовали. — В иняз? — В детский сад! Чтобы взяли пацана в сентябре. Соседка еще молодая, работает, Алешкины родители — тоже. Сколько могли, крутились: подменяли друг друга. Дотянули до пяти лет, попробовали с садиком. А им — гони монету, иначе — нет места. — И что? — Заплатили, куда деваться? — А Лена? — А Лена твоя возмутилась: «Ведь я все сдала на пятерки!» — И что? — Ничего. Врезали за английский четверку, и все дела: недобор одного балла. — За английский? — ахнул Дима. — Да она его даже преподает! Как они умудрились ее засыпать? — Они и не засыпали. Сказали про взнос — ах нет? — и поставили не «отлично», а «хорошо». Дима уставился в пол невидящим взглядом. Бедная Ленча! Как она, наверное, расстроилась, может быть, даже плакала, и никого не было рядом. Нет, конечно, кто-то наверняка был — мать, Настя, но он-то, он… Дима сжал кулаки — надавать бы этим гадам по морде! — Эй, друг, ты меня слышишь? — Костя хлопнул его по спине. — Очнись, салага! Она поступает в какой-то платный вуз — по истории культур, что ли… — Но если в платный, — вышел из оцепенения Дима, — то могла бы… — А вот не могла! — торжествующе воскликнул Костя. — Не захотела! И правильно сделала. Если все будем платить, так со всех будут драть — и чем дальше, тем больше. Молодец твоя Ленча! Опять «твоя», все время «твоя». И больно, и счастливо это слышать. — А почему «салага»? — с некоторым запозданием спросил Дима. — Почему ты меня так назвал? — Идешь в армию — привыкай, — ответил бессердечный Костя. — Там много всего… «Осенний марафон» помнишь? «Андрей, много новых слов…» И друзья засмеялись. Дима вспомнил их разговор, усмехнулся. Ошибся Костик, ошибся: никто никого здесь салагой не называл. И дедовщины в их части не было. Может, потому, что приписаны они к флоту, хотя служат на твердой земле, бывая, правда, на кораблях, а на флоте от века другие традиции и не забыто еще понятие чести. А может, потому, что москвичей здесь довольно много — знания точных наук оказались необходимы, и многому учат дальше, особенно по радиолокации, — держатся москвичи вместе, и не один Дима силен в джиу-джитсу, в чем «деды» не без некоторой оторопи почти сразу и убедились. |