Книга Сегун, страница 328 – Джеймс Клавелл

А даже если что-то и было — покойся в мире, старая женщина, теперь твоя тайна уйдет вместе с тобой. Она посмотрела на это мертвое лицо, такое хрупкое и торжественное теперь, совсем как у Тайко при его кончине… Он свой вопрос так и не задал. «Карма, что он умер, — подумала она бесстрастно. — Если бы он жил еще десять лет, я стала бы императрицей Китая, а сейчас… сейчас я одна».

— Странно, что вы умерли до того, как я успела пообещать, госпожа… — прошептала Ошиба; запах ладана и смерти окружил ее. — Я бы пообещала, но вы умерли еще до этого… В этом тоже моя карма? Должна ли я выполнить эту просьбу и непроизнесенное обещание? Что мне следует делать? Сын мой, сын мой, я чувствую себя такой беспомощной.

Потом она вспомнила, что сказала Мудрая:

— Думай, как поступил бы Тайко — или Торанага.

Ошиба почувствовала, как в нее вливаются новые силы. Она села и хладнокровно стала готовиться к выполнению обещания.

* * *

Во внезапно наступившей тишине Дзиммоко подошла к небольшим воротам в саду и, приблизившись к Блэксорну, поклонилась:

— Анджин-сан, пожалуйста, извините меня, моя хозяйка хочет видеть вас. Если вы немного подождете, я провожу вас.

— Хорошо. Спасибо. — Блэксорн уже давно сидел глубоко задумавшись, но так и не пришел к окончательному ответу на вопрос — что же такое судьба.

Тени становились все длиннее и захватили уже часть двора. Серые подобрались, собираясь идти с ним. Джиммоко подошла к Самиери.

— Прошу меня извинить, капитан, но моя госпожа просит вас все приготовить.

— Где она собирается это сделать?

Служанка указала на площадку перед аркой:

— Там, господин.

Самиери поразился.

— При всех? Не в уединенном месте с несколькими свидетелями? Она сделает это для того, чтобы все видели?

— Да.

— Но, если… если это будет здесь… Ее… ее… А кто у нее будет помощником?

— Она считает, что ей окажет честь господин Кийяма.

— А если он не станет?

— Я не знаю, капитан. Она… она мне не сказала. — Дзиммоко поклонилась, пересекла веранду и снова поклонилась — Киритсубо-сан, моя госпожа говорит, она скоро вернется.

— У нее все хорошо?

— О да. — В голосе Дзиммоко звучала гордость. Кири и остальные успокоились. Услышав разговор с капитаном, они все переполошились.

— Она знает, что все дамы ждут, чтобы поприветствовать ее?

— О да, Киритсубо-сан. Я… я следила и передала ей. Она сказала, что польщена их присутствием и скоро лично поблагодарит их. Пожалуйста, извините меня.

Все следили, как она прошла к воротам, и сделала знак Блэксорну следовать за ней. Серые хотели идти за ним, но Дзиммоко покачала головой и сказала, что ее хозяйка не звала их. Капитан позволил Блэксорну пойти одному. За воротами сада был совершенно другой мир — зеленый и спокойный: солнце освещало верхушки деревьев, щебетали птицы, кормились насекомые, ручей журчал и впадал в пруд с листьями… Но он никак не мог избавиться от мрачного настроения. Дзиммоко остановилась и показала ему на маленький домик для тя-но-ю. Дальше он пошел один. Сняв сандалии, он поднялся по трем ступенькам — пришлось согнуться, чуть ли не встать на колени, чтобы пройти в маленькую зашторенную дверь, и вот он оказался внутри…

— Ты, — сказала Марико.

— Ты, — сказал Блэксорн.

Она стояла на коленях лицом к двери, со свежей косметикой на лице, с малиновыми губами, искусно причесанная, в свежем темно-голубом, с зеленой каймой кимоно с зеленым же, но более светлом оби и тонкой зеленой лентой в волосах.

— Ты красивая.

— И ты. — Робкая улыбка. — Извини, что тебе пришлось такое увидеть.

— Это был мой долг.

— Нет, я не ожидала… не планировала… что будет так много смертей.

— Карма, — Блэксорн заставил себя выйти из транса и перестал говорить по-латыни. — Вы планировали все это уже давно — ваше самоубийство?

— Моя жизнь никогда не была моей собственностью, Анджин-сан. Она всегда принадлежала моему сюзерену и после него — моему господину. Таков наш закон.

— Это плохой закон.

— Да. И нет. — Она оторвала глаза от татами. — Мы будем спорить о вещах, которых нам не изменить?

— Нет. Пожалуйста, извини меня.

— Я люблю тебя, — сказала она по-латыни.

— Да. Теперь я знаю это. И я люблю тебя. Но ты стремишься к смерти, Марико-сан.

— Ты не прав, мой милый. Моя цель — жизнь нашего господина. И твоя жизнь. Мадонна наверняка простит, благословит меня за это, — сейчас пришло время, когда твоя жизнь более важна.

— Но сейчас нет способа спастись. Ни для кого.

— Потерпи, солнце еще не село.

— Я не уверен в этом солнце, Марико-сан. — Он протянул руки и прикоснулся к ее лицу: — Гомен насаи.

— Я обещала тебе, что сегодня все будет как в Гостинице Цветов. Потерпи… Я знаю Ишидо, Ошибу и других.

— Плевать мне на других! — ответил он по-португальски, — у него испортилось настроение. — Ты имеешь в виду, что блефуешь, а Торанага знает, что делает?

— Какой у тебя черный юмор… — мягко произнесла она. — Этот день слишком короткий…

— Извини, ты опять права. Сегодня не время для черного юмора. — Он внимательно рассматривал Марико: на лицо ее падали полосы теней, создаваемых бамбуковыми планками, служившими защитой от солнца. Тени ползли вверх и исчезали, по мере того как солнце опускалось за крепостную стену…

— Чем я могу тебе помочь?

— Верить в то, что будет завтра.

В какой-то момент он уловил выражение ужаса на ее лице, — он протянул к ней руки, обнял ее и держал так, пока она не справилась с этим чувством.

Послышались приближающиеся шаги.

— Да, Дзиммоко?

— Время, госпожа.

— Все готово?

— Да, госпожа.

— Подождите меня около пруда с лилиями, — шаги удалились, Марико повернулась к Блэксорну и нежно поцеловала его.

— Я люблю тебя, — сказала она.

— Я люблю тебя, — ответил он.

Она поклонилась и вышла через дверь, он — следом.

Марико остановилась у пруда с лилиями, развязала оби и дала ему упасть. Дзиммоко помогла ей снять голубое кимоно. Под ним на Марико было ослепительно белое кимоно и оби, которые Блэксорн уже видел, — принятое всеми одеяние смертника. Она развязала ленту на волосах и отбросила ее в сторону, потом, оставшись в одном белом, пошла, не глядя на Блэксорна.

За садом все оставшиеся в живых коричневые выстроились по трем сторонам квадрата вокруг восьми татами, лежащих в центре главных ворот. Ябу и Кири с остальными дамами сидели в рад на почетном месте, повернувшись лицом на юг. В переулке так же церемонно выстроились серые, вперемешку с ним располагались остальные самураи — мужчины и женщины. По знаку Самиери все поклонились, она ответила поклоном. Вперед вышли четыре самурая и растянули поверх татами малиновое одеяло.