Книга Сегун, страница 358 – Джеймс Клавелл

— Ну, так говори — что он будет делать?

— Он взорвется. Посмотрите, как он идет… Я думаю, он убьет, — я надеюсь, что он убьет.

— Бунтаро-сан?

Бунтаро повернулся к ним, — тяжелые его щеки были не бриты, он твердо упирался в землю мускулистыми ногами, держа лук наготове.

— Вы посоветовали ему не убивать священника, — вы не хотите, чтобы он погиб. Убьет его Анджин-сан или нет, мне все равно, господин. Меня интересует, как это касается вас. Можно я остановлю его, если он вас ослушается? На таком расстоянии мне это легко.

— Можете вы гарантировать, что только раните его?

— Нет, господин.

Торанага тихонько засмеялся и прекратил обсуждение.

— Анджин-сан не убьет его. Он будет кричать и возмущаться, шипеть как змея и размахивать мечом… А Тсукку-сан — надуваться «святым» фанатизмом, совершенно не испугавшись, и отвечать: «Это была случайность. Я не трогал ваш корабль!» Тогда Анджин-сан обзовет его вруном, Тсукку-сан еще больше переполнится усердием, и повторит свое заявление, и поклянется, что это правда, именем Бога… Возможно, проклянет его еще раз… И они будут ненавидеть друг друга еще двадцать жизней. Никто не погибнет. По крайней мере не теперь.

— Откуда вы знаете все это, отец?! — воскликнул Нага.

— Наверняка не знаю, мой сын. Но что я говорю — то и случится. Всегда важно не жалеть времени, изучая людей. Важных людей… Врагов и друзей. Чтобы понять их. Я наблюдал за ними обоими. Они оба очень нужны мне. Что вы об этом думаете, Ябу-сан?

— Я согласен с вами, господин, — Ябу внезапно встревожился.

Нага бросил быстрый взгляд на Анджин-сана: тот все еще идет своей неторопливой походкой, он уже в семидесяти шагах от Тсукку-сана… Священник ожидает его со своими собратьями… Легкий ветерок колышет их оранжевые накидки.

— Но, отец, они же не трусы? Почему же… как они могут с честью выйти из этого положения?

— Он не убьет по трем причинам. Первая: Тсукку-сан безоружен и не будет сопротивляться, даже если дойдет до рукопашной. А убивать невооруженного человека — это противоречит его принципам, это позор, грех по их христианской религии. Вторая — он христианин. А третья — я решил, что еще не время.

Бунтаро выразил свое мнение:

— Пожалуйста, извините меня, я могу понять третье и даже первое. Но не то ли настоящая причина их ненависти, что оба считают — другой поклоняется не Христу, а сатане? Они ведь так его называют?

— Да, но их Бог Иисус учил — или считается, что учил, — надо прощать своих врагов. Это сущность христианства.

— Но ведь это глупо-о… — протянул Нага. — Прощать врага глупо.

— Я согласен. — Торанага посмотрел на Ябу. — Глупо прощать врага. А ваш взгляд, Ябу-сан?

— Да, я тоже так думаю.

Торанага посмотрел на север: две фигуры теперь совсем близко друг от друга… Торанага проклинал свою неосмотрительность. Ему все еще были очень нужны они оба, не стоило рисковать ни одним… Он отпустил Анджин-сана, просто чтобы погасить его возбуждение… Он не посылал его убивать… Он сожалел о своей глупости. Теперь он ждал, захваченный происходящим, как и все… Но случилось так, как он и предсказывал: их столкновение было коротким, резким, злым — это заметно даже с такого расстояния. Торанага радовался про себя, — ему стало гораздо легче. Э-э-э, слышать бы, что там говорится… Знать бы наверняка, что он Прав… Ага, вот Анджин-сан уходит… Тсукку-сан за его спиной вытирает лоб цветным носовым платком…

— Вот вам! — с восхищением воскликнул Нага. — Как мы можем проиграть в войне при таком командире?

— Слишком легко, мой сын, если это моя карма. — Настроение у Торанаги изменилось. — Нага-сан, прикажи самураям, которые вернулись на галере из Осаки, идти в мой дом.

Нага бросился исполнять приказание.

— Ябу-сан, я рад, что вы благополучно вернулись обратно. Распустите полк, — после ужина мы с вами поговорим. Могу я послать за вами?

— Конечно. Благодарю вас, господин, — Ябу отсалютовал и ушел.

Оставшись один — охранников он отослал на такое расстояние, чтобы они не могли подслушать, — Торанага уставил внимательный взгляд на Бунтаро: он неспокоен, как собака, на которую долго смотрят. Наконец он не выдержал:

— Господин?

— Как-то вы просили его голову…

— Да… да, господин.

— Ну?

— Он… он оскорбил меня в Анджиро. Я… я все еще опозорен.

— Я приказываю забыть об этом позоре!

— Тогда это было забыто, господин. Но она изменила мне с ним, и это нельзя простить, пока он жив. У меня есть доказательства. Я хочу его смерти. Сейчас. Он… Пожалуйста… Его корабля нет… Какая от него теперь польза, господин? Я прошу об одной милости на всю жизнь.

— А какие доказательства?

— Всем известно. По пути из Ёкосе. Я говорил с Ёсинакой. Об этом все знают, — угрюмо добавил он.

— Ёсинака видел их вместе? Он обвиняет ее?

— Нет, но то, что он сказал… — Бунтаро поднял глаза — в них застыла боль. — Я знаю, и этого достаточно. Пожалуйста, я прошу об этом как о единственной милости на всю жизнь. Я никогда ни о чем не просил вас…

— Он нужен мне живым. Не будь его, ниндзя захватили бы ее и обесчестили, а значит, опозорили бы и вас.

— Одна просьба на всю жизнь… Я прошу вас. Его корабль пропал, — он исполнил все, что ему назначено. Я прошу вас.

— У меня есть доказательства того, что он не опозорил вас и ее.

— Простите, какие доказательства?

— Послушайте меня — это только для вас. У нас с ней было соглашение. Я приказал ей подружиться с Анджин-саном. — Торанага уже устал от Бунтаро. — Они стали друзьями. Анджин-сан боготворил ее, но он никогда не опозорил вас с ней или она — вас с ним. В Анджиро, как раз перед землетрясением, когда она первой предложила поехать в Осаку, освободить всех заложников — публично бросив вызов Ишидо, а затем усилив кризис совершением сеппуку, чтобы он ни пытался сделать, — в этот день…

— Это планировалось еще тогда?

— Конечно. Разве вы не знали? В этот день я приказал ей развестись с вами.

— Как?

— Развестись. Вы не понимаете слов?

— Да, но…

— Развестись. Она много лет терпела ваши безумства, вы плохо обращались с ней. А как вы вели себя с ее кормилицей, с другими женщинами? Разве я не говорил вам, что она была нужна мне, чтобы переводить язык Анджин-сана? А вы все равно не сдержались и поколотили ее, — чуть не убили ее в тот раз… Так ведь?

— Да, простите…

— Пришло время покончить с этим браком. Я приказал его кончить, прекратить. Тогда же.

— Она просила развода?

— Нет. Я сам решил и приказал ей это. Но ваша жена просила меня отменить приказ. Я не выполнил просьбы. Тогда жена ваша заявила, что тут же совершит сеппуку, и без моего позволения, прежде чем ее заставят опозорить вас таким образом. Я настаивал на повиновении. Она не согласилась. Ваша жена заставила меня, своего сюзерена, отменить мой официальный приказ. Убедила меня привести его в действие только после Осаки, — мы оба знали, что Осака для нее значит смерть. Вы понимаете?