Книга Сегун, страница 373 – Джеймс Клавелл

— Благодарю вас. Я ценю вашу верность. Вы должны хранить эту тайну до тех пор, пока я вам не скажу. Тогда вы получите участок земли стоимостью в пять тысяч коку.

— Прошу меня простить, я ничего не заслужил, господин. Я прошу разрешения совершить сеппуку за то, что столько времени хранил эту позорящую меня тайну.

— В разрешении отказано. Будет так, как я решил.

— Извините меня, я не заслуживаю такой награды. По крайней мере позвольте мне остаться таким, как есть. Это мой долг, и он не требует награды. На самом деле я должен быть наказан.

— Какой у вас сейчас доход?

— Четыре сотни коку, господин. Этого достаточно.

— Я подумаю о ваших словах, Кивами-сан.

После того как офицер ушел, он спросил:

— Что вы пообещали ему, Оми-сан?

— Ничего, господин. Он пришел ко мне вчера по своему собственному желанию.

— Честный человек? Вы сказали мне, что он честный человек.

— Я этого не знаю, господин. Но он пришел ко мне вчера, и я поспешил сюда, чтобы сообщить вам.

— Тогда он действительно должен быть вознагражден. Такая преданность намного важнее всего остального.

— Да, господин.

— Никому ничего об этом не рассказывайте.

Оми ушел, а Торанага задумался, не придумали ли Мусано и Оми заговор, чтобы дискредитировать Ябу. Он сразу же направил своих шпионов выяснить истину. Но заговор действительно существовал. Поджог корабля оказался прекрасным предлогом для уничтожения пятидесяти трех предателей — все они оказались в охране тем вечером. Кивами Матано он отправил на крайний север с хорошим, хотя и скромным наделом земли.

— Конечно, этот Кивами самый опасный из всех, — заявил Судару, единственный, кому было рассказано о заговоре.

— Да. Всю жизнь за ним будут следить, не доверять… Но обычно есть хороший среди плохих и плохой среди хороших. Выбирать хороших и избавляться от плохих, не жертвуя хорошими, — это искусство. В моих землях нет мерзавцев, которых можно было бы легко сбросить со счетов.

«Да, — удовлетворенно подумал Торанага, вспомнив все это, — вы, конечно, заслуживаете награды, Оми».

— Сражение начнется через несколько дней, Оми-сан. Вы мне так верно служите. На поле последней битвы, после моей победы, я назначу вас господином Изу и снова сделаю род Касиги наследственными дайме.

— Прошу прощения, господин, пожалуйста, извините меня, но я не заслужил такой чести.

— Вы молоды, но вы многое обещаете в дальнейшем. Ваш дед был очень похож на вас, очень умен, но у него не хватало терпения. — Снова раздался женский смех, и Торанага посмотрел на Кику. Он все пытался решить ее судьбу… Первоначальный свой план он уже отбросил.

— Можно спросить, что вы имеете в виду под терпением, господин? — Оми инстинктивно чувствовал: Торанага хотел, чтобы ему задали такой вопрос.

Торанага все еще глядел на девушку, у него потеплело на душе…

— Терпение означает умение себя сдерживать. Существует семь эмоций; вы знаете: радость, гнев, беспокойство, обожание, печаль, страх и ненависть. Если человек не дает им вырваться, он терпелив. Я не так силен, как мог бы быть, но я терпелив. Вы поняли?

— Да, господин. Очень хорошо понял.

— Терпение для вождя необходимо.

— Да.

— Это госпожа, например… Она отвлекает меня, — слишком для меня красива, слишком идеальна. Я чересчур прост для такого редкого создания. Я решил: пусть она принадлежит кому-нибудь другому.

— Но, господин, даже как одна из ваших младших дам… — Оми произносил обычные вежливые слова, которые оба они считали притворством, хотя и обязательным. Оми все время молился, как он никогда не молился раньше… Он знал; попросить можно, но он никогда этого не сделает, никогда…

Торанага смотрел, как Кику бросает веер, ловит веер служанки и смеется, заражая всех своим весельем… Но тут обе дамы скрылись за лошадьми. «Извините, Кику-сан, — подумал он, — но я должен как можно быстрее отдалить вас от себя. Честно говоря, я действительно все больше влюбляюсь в вас, хотя Дзеко никогда не поверит этому, да и Оми тоже, и вы сами».

— Я совершенно согласен, но большой талант заслуживает жертв. Кику-сан достойна собственного дома. И мужа.

— Лучше быть содержанкой самого мелкого самурая, чем женой крестьянина или торговца, даже богатого.

— Я не согласен.

Для Оми с этими словами все закончилось. «Карма, — сказал он про себя, переполненным своим несчастьем. — Отбрось свою печаль, глупец. Твой сюзерен решил, — значит, с этим все кончено. Мидори — идеальная жена. Твоя мать становится монахиней, так что теперь в твоем доме будет полная гармония. Столько печали сегодня. И счастья: будущий дайме Изу, командир полка… Анджин-сан будет жить в Анджиро. Следовательно, первый корабль будет построен в Изу — на моей земле… Отбрось свою печаль. Вся жизнь — печаль. У Кику-сан своя карма, у меня — своя, у Торанага тоже своя, а мой властелин Ябу показал, как глупо беспокоиться об этом или о чем-то еще».

Оми взглянул на Торанагу. Мысли его очистились, все было расставлено по своим местам.

— Прошу прощения, господин, пожалуйста, извините. Я не подумал.

— Вы можете проститься с ней перед отъездом.

— Благодарю вас, господин. — Оми развернул голову Ябу. — Вы хотите, чтобы я закопал ее или увез с собой?

— Насадите на кол лицом к остаткам корабля.

— Да, господин.

— А что он написал перед смертью?

Оми прочитал:

«Что — облака,

Если не оправдание?

Что — наша жизнь,

Если не бегство от смерти?»

Торанага улыбнулся.

— Интересно, — заметил он.

Оми поклонился и передал завернутую голову одному из своих людей, а сам прошел между лошадьми и самураями в дальний конец двора.

— Ах, госпожа, — церемонно обратился он к Кику. — Я так рад видеть вас здоровой и счастливой.

— Я со своим господином, Оми-сан, а он здоров и доволен. Как могу я не быть счастливой?

— Сайонара, госпожа.

— Сайонара, Оми-сан. — Она поклонилась, осознав теперь, что все кончилось, — раньше она этого не осознавала. Появилась слеза. Кику смахнула ее и еще раз поклонилась ему вслед.

Она смотрела, как он идет широким, уверенным шагом, и чуть не зарыдала, сердце ее готово было разорваться, но потом, как всегда, она услышала добрый, мудрый голос и так много раз произносившиеся слова: «Почему ты плачешь, дитя? Мы, дамы Плывущего Мира, живем одним моментом, отдавая все наше время радостям от цветения вишни, снега, листьев вяза, звуков сверчка, от красоты луны, ее роста, и убывания, и нового рождения, от пения наших песен, питья чая и саке, ощущения благовонии и прикосновений шелка, от ласк для удовольствия и плавания, всегда плавания. Слушай, дитя: никогда не печалься, всегда плыви, как лилия на быстрине потока жизни. Как тебе повезло, Кику-сан, ты принцесса Юкью, Плывущего Мира, — плыви, живи мгновением…»