Книга Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина, страница 2 – Павел Басинский

— Я полагаю, — важно начал Джон, — что Россия сильно изменилась и сейчас нуждается в людях знающих, способных указать ей верный путь развития.

— Понятно, — оборвал его Лев Сергеевич. — Вы помешались на Горбачеве, как и все американцы. Впрочем, в России и своих дураков хватает. Простите, я не вас имею в виду. Одни считают его ангелом-спасителем, другие — дьяволом. Даже об особой дьявольской отметине на его голове говорят. Хотя это просто родинка, результат неудачного положения ребенка в чреве матери. Если вас интересует Горби, вопросы не ко мне.

— Вы не верите в перестройку?

— Меня тошнит от этого слова! Вы еще скажите: перестройка и ускорение. Как можно перестраиваться и ускоряться одновременно? Самые дремучие коммунисты лучше понимают, что нужно России.

— Это неправда! — воскликнул Джон. — Россия и коммунизм не одно и то же! Это еще Солженицын доказал.

— Ничего он не доказал, — Барский презрительно махнул рукой. — Только еще больше напутал.

— Но разве не было Сталина, лагерей, подавления свободы? Разве русские люди не мечтали о демократии?

Барский печально смотрел на него.

— И это вы собираетесь проповедовать в России?

— Я не проповедник, я только учусь. Меня послали изучать Россию.

— С той кашей, что у вас в голове, вы ничего не поймете в России. Послушайте! Не выпить ли нам водки?

— Я не употребляю алкоголь… — нетвердо возразил Джон.

— Брат мой…

— Отец!

— Не перебивай меня! Отныне я не отец твой, и ты не сын мне, брат! Еще вчера мое отцовское сердце трепетало нежностью и тревогой. Но сейчас оно наполнено гордостью и уважением к равному. После посвящения ты стал одним из нас. Лучшим из нас, брат мой! Случилось то, во что я верил все годы, что ты провел в моем доме.

— Ты выгоняешь меня?

— Не перебивай! Верховный Совет Одиноких Сердец и Великий магистр единогласно проголосовали за тебя. Сегодня ты вошел в братство сразу в четвертой степени посвящения. Я не помню случая, когда новопосвященному оказывалась бы такая честь! Сам Великий магистр объявил, что не сомневается в твоем избранничестве. Я же никогда в том не сомневался. Едва увидев эти голубые глаза, в которых отразилось небо, я сказал Долли, твоей приемной матери: мальчик обречен стать избранником. И она согласилась со мной. Но все годы я не смел сказать братьям о своей догадке. Я лишь старательно готовил тебя к посвящению.

— Но почему я?

— Потому что тебя избрал Бог, брат Орон! Ты стоишь в самом конце судьбы прародителя нашего братства. О тебе говорится в священной рукописи.

— Я не могу привыкнуть к новому имени.

— Нельзя привыкнуть к блаженству! И потом, ты не будешь слышать это имя от других. Но в твоем сердце оно будет звучать, как прекрасная музыка!

— Что я должен делать?

— Отправляйся в Россию — это решение Великого магистра. Волею судьбы ты пришел к нам из этой страны, как и наше учение. В Москве тебя встретит наш брат. Ты будешь слушаться его беспрекословно, как меня прежде. Он подготовит тебя к твоей миссии.

— Я мечтал об Индии или Китае. Но если ты настаиваешь, я полечу в Россию. Только не называй эту страну моей родиной.

— Странно… Мне казалось, ты бредишь ею. Впрочем, это неважно. Забудь на время слово «не хочу». Доверься мне, как доверял все эти годы. Разве я обманул тебя? Разве это не дает мне права на новый кредит доверия? Проценты с него изумят тебя, можешь быть уверен.

— Я верю тебе, отец… брат. Позволь называть тебя старшим братом.

— Это лучшее, что ты сказал сегодня!

— Когда отправляться в Россию?

— Сегодня, мой мальчик. И да поможет тебе наш дальновидный Бог!

Барский с сожалением вернул в свой кожаный саквояж литровую бутылку водки «Smirnoff».

— Раз не пьете, значит, вы не русский.

— Вы уронили, — заметил Половинкин и поднял с прохода тощую брошюру, потемневшую до желто-коричневого цвета.

— А! — Барский улыбнулся. — Так, безделица. Я иногда покупаю такие вещицы в книжной лавке на улице Горького. Банальный детектив конца прошлого века. Я люблю подсовывать такие книженции своим студентам.

— Вы позволите?

«Фома Халдеевъ. Провинціяльный Вавилонъ» — прочитал Джон на обложке. Первая страница в книге отсутствовала. Текст начинался со слов:

«…лишним в этой чужой взрослой игре.

Коляска долго стояла неподвижно. Наконец послышалась возня. Коляска накренилась, рессоры ее жалобно взвизгнули, и наружу тяжело выбрался невысокий широкоплечий мужчина в тесноватом овчинном тулупе и лохматой меховой шапке, точно сросшейся с его густыми бровями и бакенбардами. Казалось, сними он шапку, и останется лыс и безбров. Зато усы господина, черные, с сизым отливом, были безукоризненно ухожены. Это был хозяин имения князь Сергей Львович Чернолусский.

Покряхтывая и бесконечно разминаясь, он недобрым взглядом смотрел на уснувшего кучера. И вдруг — вспрыгнул на облучок и крепко пихнул спящего в бок. Толчок был так силен, что парень грохнулся наземь саженях в трех от коляски, перевернулся, как подстреленный заяц, и вскочил на ноги, хлопая глупыми глазами и потирая ушибленные места. Глядя на него, Сергей Львович захохотал.

— Спишь, малой? Жалованье даром получаешь! Счастье твое, что Звездочка дорогу знает, не то плутали бы мы с тобой в степи.

— Жалованье… Как же-с… — обиженно бормотал кучер. — Жди вашего жалованья до морковкина заговенья… А нешто драться можно? Заснул, мол… Заснешь! Виданное ли дело — ночью по степи разъезжать! Как мазурики какие-то, прости Господи!

— Молчи, дурак, — буднично возразил князь, пропустив мимо ушей слова о жалованье. — Сам знаешь, что не мог я дальше оставаться в доме бесчестного человека!

— То-то, что не могли… — гнул свое кучер. — А лошадок по степи гонять могли… В объезд нужно было, через город ехать.

— Но-но, поспорь у меня.

— То-то, что поспорь, — не унимался мстительный кучер. — Ну не хотят их сиятельство через город ехать. А почему, спрашивается, не хотят? А потому, что лошадки и колясочки вон ентой стыдятся. А чего их стыдиться? Екипажик, чай, не последний в городе.

И вновь Чернолусский сделал вид, что не слышал кучера. Резво, насколько позволяли длинные полы тулупа, взбежал по ступеням парадного входа, убеждая себя, что еще не стар и легок в движении. Он с такой силой рванул дверь, что стекла на первом этаже зазвенели.

— Егорыч! — взревел князь. — Открывай, старый меньдюк [1] !