Книга Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина, страница 48 – Павел Басинский

— А как же родители?

— Не бойся, америкос, все пучком! Матери нет дома, а папка не помешает.

Семья Аси жила в старой, давно не ремонтированной коммунальной квартире. Длинный, как кишка, коридор был завешен и заставлен разнообразным хламом. В полумраке Джон задел висевший на стене велосипед, и тот с грохотом упал. Ася сделала страшное лицо и потащила Половинкина за собой.

— Пришла, потаскушка!

Странное существо маячило в освещенном дверном проеме и буровило их злющими опухшими глазами.

— Мать за порог, а она уже мужика привела, тварь бессовестная! Что, чешется в одном месте? Забыла, как мокрым полотенцем по морде получать?

Ася резко остановилась.

— Сука! — заорала она. — Сектантка! И зачем я тебя из петли вынула?! Пошла в свою комнату, вонючка!

— Проститутка малолетняя! — взвизгнуло существо, прячась за дверью.

— Соседка, — тут же спокойно объяснила девочка изумленному Джону. — Она у нас ненормальная.

Они вошли в комнату. На диване, прикрыв ноги байковым одеялом, спал небритый мужчина. Холодильник был забит продуктами до отказа.

— Папка вчера деньги за свадьбу получил, — говорила Ася, запихивая продукты в большой бумажный мешок. — Он вообще-то великий музыкант. Играет на всех инструментах, какие есть на свете. Однажды ему подарили индейскую дудку из Мексики, он взял ее, посмотрел и сразу заиграл что-то ужасно мексиканское. А зарабатывает баяном на свадьбах. Ну и напивается там. Мать его не любит. А я жалею.

— Ася! — прохрипел спящий. Оказалось, все это время он наблюдал за ними. — Поставь бутылку на место.

— Ну папочка! — Ася кинулась к отцу и уткнулась подбородком в его плечо. — Это ребятам нужно для медицинских целей!

— Раны обрабатывать? — торжественным голосом вопросил Чагин, садясь на край дивана. — Что ты знаешь о ранах, дочь моя? О кровоточащих ранах в сердце отца твоего…

— Папочка! — заплакала Ася, обнимая его. — Зачем ты пьешь? Давай мы бросим пить!

— А ты разве пьешь? — удивился Чагин. — Что ты понимаешь в пьянстве, дочь моя? Пьянство — это не отдых и не удовольствие. Это тяжкий труд и крест русского человека.

Он отобрал у нее водку и, сильно морщась, отхлебнул из горлышка.

— Это не порок и не слабость, как думают мещане, — продолжал он. — Это гибель всерьез! Русский человек не может жить без чувства гибели, стыда и вины. А это легче всего достигается похмельем. Мы пьем не ради пития, мы пьем ради похмелья.

Голова Чагина склонилась на плечо.

— Заговаривается, — шепнула Ася. — Сейчас напьется и будет играть на баяне. Тебе лучше этого не слышать.

На лестничной площадке они столкнулись с болезненно худой женщиной в белом платке, с постным пепельным личиком и скорбно поджатыми губами. Это была мать Аси.

— Куда? — равнодушно спросила она.

— Мы… это… — растерялась Ася. — Идем на вечеринку.

Мать заглянула в мешки, пошарила рукой и, не говоря ни слова, влепила Асе пощечину.

— Дрянь, — спокойно сказала она. — Бог накажет тебя за это. Знаешь ведь, для кого эти продукты и вещи.

— Ненавижу тебя! — прошипела девочка, и Половинкин поразился, каким некрасивым стало ее лицо. — Ты мне всю жизнь испортила! И папке тоже! Папка был такой добрый, веселый, а теперь? В квартире всё провоняло твоими вонючими старухами!

— Вдвойне дрянь, — еще спокойнее отвечала ей мать. — За эти слова тебя Бог вдвойне накажет. Пошла вон со своим грязным мужиком. Совокупляйся с ним в кустах, в подъездах, на помойке, где хочешь. Но учти: если принесешь СПИД — выгоню.

— И буду, и буду! — сквозь слезы закричала Ася. — Ты мне просто завидуешь! Тебя мужики не любят! Потому что ты доска обструганная!

Мать бесстрастно выслушала это и вырвала из рук дочери один мешок с вещами. Ася толкнула Джона в спину, и, пока не поздно, они с другими мешками побежали вниз по лестнице.

— Вернешься — изувечу, — раздался вслед спокойный голос.

— Чтоб ты сдохла, гадина! — крикнула Ася на улице и разрыдалась.

— Как ты можешь? Это же твоя мать! — неуверенно пробормотал Джон.

— Что ты в этом понимаешь! Это у тебя небось нормальные предки, а у меня — сам видишь!

— У меня нет родителей, — сказал Джон.

Девочка округлила карие глаза.

— Прости, милый! — прошептала она. — Я не знала. Какие мы с тобой оба несчастные, да? Ты круглый сирота? Вырос в детском доме?

— Это долгий разговор, — сказал Джон. — Мы должны спешить.

— Да, погнали! — другим голосом отвечала Ася. — Ты потом все расскажешь — все-все! Ведь ты мне расскажешь, Джончик?

От этих слов у Половинкина снова защипало в разбитом носу. Но в душе запел голос Кирилла Звонарева.

Они двигались по Садовому в сторону Зубовской площади.

— О каких старухах ты говорила? — на ходу спрашивал Джон.

— Обыкновенные бабки, — зло отвечала Ася. — Им жрать нечего. Вот мамаша и собирает их по всем помойкам.

— Но это же замечательно! — воскликнул Джон. — Она дает пищу голодным!

Ася бросила на него холодный косой взгляд.

— Они такие противные! От них мочой воняет. Да нет, вообще-то я не против, — вздохнула она. — Но мать их не просто кормит. Она их втягивает в какую-то секту. К ней уже поп приходил ругаться, так она ему в бороду плюнула и вытолкала за дверь. А недавно какой-то юродивый ее во дворе подстерег и все лицо в кровь разбил. Потом еще орал как резаный на весь двор: «Я этой демонице кровь пустил! Они кровь свою потерять больше всего боятся!»

— Кто это — они?

— Не знаю, — Ася пожала плечами. — Придурки какие-то… Собираются вместе и колдуют. Несколько раз у нас собирались. Меня с отцом из комнаты выгнали, но я в замочную скважину смотрела. Ничего интересного. Взяли друг дружку за руки, стали раскачиваться и петь какую-то ахинею. А однажды к нам их главный приходил. Ох, и протии-ивный! Вертлявый, и глаза у него…

Половинкин похолодел.

— Смеются?

— Откуда ты знаешь?

— Как его зовут?

— Кажется, Родион.

— Держись от него подальше, — сказал Джон.

— Мне это до фонаря! — Ася снова пожала плечами.

— До какого фонаря? — засмеялся Половинкин, вспомнив начало их знакомства. — До того самого?

Ася остановилась, посмотрела на него сквозь еще не высохшие слезы и тоже захихикала. «Боже мой, она же совсем маленькая!» — вдруг пронзило Джона до самого сердца. И еще он вдруг отчетливо понял, что отныне его связывает с этой невоспитанной девочкой самая кровная связь. И это случилось еще тогда, на Конюшковской, возле того злополучного фонаря. «Не слишком ли много сегодня крови?» — подумал Джон.