
Онлайн книга «Американец»
— Ну, ты же не думаешь, что это я приказал убить этих двух? Или думаешь? — спросил он, тыкая большим пальцем назад в сторону глубокого каньона, где только что разбился «мустанг». — Правду о тебе, о твоей истинной сути мне подсказывает отнюдь не больное воображение, Вудс. — Она отвернулась от него, уставилась прямо перед собой. — Это вывод, который сделали мои собственные глаза… Послушай. У меня не было выбора. Я была вынуждена сделать то, что сделала по отношению к тебе. И я никогда сама себе не прощу этого. Что бы ты мне ни говорил об этом, о том, что ты чувствуешь или не чувствуешь в этой связи. Мое наказание — это мое наказание и ничье больше. Поверь, оно всегда будет со мной. Но то, как ты собираешься поступить со мной, намного хуже того, что я заслуживаю. — Да, но я не собираюсь делать ничего, что… — Ссылка, перспектива никогда больше тебя не видеть — и без того достаточно суровое наказание, а сейчас ты хочешь вовлечь меня в свои сети жестокости и насилия. И моего ребенка тоже. Ведь все, что ты должен делать, неизбежно заканчивается насилием. Нет, ты не стрелял в ту белую машину. Но они стреляли в Фореллена только потому, что думали, в ней сидишь ты. Ведь он вел твою машину! — А может, потому, что ты совершенно случайно чуть не вышибла из него мозги каблуком своей абсолютно мирной туфли. Она кивнула. — Моя вина мне известна лучше других, и, поверь, я совершенно не собираюсь от нее отказываться. А вот ты… ты никогда не готов признать свою. Ни за что и никогда! За что бы эти люди тебя не преследовали, они уже мертвы. А сколько еще тех, кто из-за тебя тоже умер не своей, а насильственной смертью? У Палмера неприятно засосало под ложечкой. — Ты все время говоришь об ответственности. Да, все плохое, что случилось в последнее время, произошло только потому, что я согласился выполнить для Фонда некую миссию. Что ж, я готов признать это. Ну и что дальше? Что еще прикажешь мне со всем этим делать? Что? Она пожала плечами. — Высади нас, пожалуйста, в Витторио Венето. И больше ничего. — И возвращаться домой? — Да, к Джинни. — С этим все покончено. Какое-то время Элеонора молча сидела. Затем спросила: — По чьей инициативе? Твоей? — Естественно. — Извини. — А что еще мне оставалось делать? Снова немного помолчав, она сказала: — Пожалуйста, давай поедем. Мне надо доставить ребенка в Азоло до наступления темноты. В Витторио Венето они остановились на старой центральной площади. Палмер молча осмотрелся вокруг: небольшие приятные домики, разрисованные фресками эпохи Ренессанса, ярко-синее небо, хотя солнечные лучи уже не пробивались на тенистые улицы города. — Ладно, я сам довезу вас до Азоло, — вздохнув, сказал он. У него почему-то появилось тоскливое ощущение дежавю. То же самое он предложил Вирджинии в свой последний вечер в Нью-Йорке… Палмер взял у Элеоноры карты, развернул и просмотрел предстоящий маршрут. Затем, поскольку от Элеоноры не последовало никаких возражений, поехал сначала на юг по Пятьдесят первой автостраде, а потом по Тринадцатой, которая вела прямо в Азоло. — Надеюсь, ты останешься с нами поужинать? — внезапно послышался голосок маленькой Тани, когда они уже подъезжали к пригороду Азоло. Вудс бросил взгляд на ее маму. — Вообще-то мне бы хотелось не только поужинать с вами, — тихо произнес он. — А чего еще? — поинтересовалась девочка. Они свернули направо и через несколько минут уже, сбавив скорость, медленно ехали по узким улочкам, над которыми нависали многочисленные аркады. Местные жители возвращались с работы, заходили в магазины, делали покупки, останавливались, делились друг с другом новостями и, казалось, совершенно не обращали внимания ни на высоченного американца, ни на красавицу Элеонору, ни на ее маленькую дочь. — А чего еще? — не отставала Таня. — Ну… — невнятно пробормотал Вудс. — Много чего. — Он хочет стать твоим отчимом, — ответила за него Элеонора. — Но я никогда не выйду за него замуж. Так что давайте лучше забудем об этом. — Но у меня уже есть отец, — обиженно произнесла Таня. Палмер покачал головой, подъехал к дороге, ведущей из города, и припарковался рядом с полуразрушенной виллой. — Послушай, Элеонора, возможно, ты захочешь поскорее забыть обо всем этом, но есть еще кое-что, о чем я должен рассказать. — Извини, но я ничего не желаю об этом слышать. И опять все тот же самый больно жалящий укол дежавю. Тогда в Нью-Йорке Вирджиния тоже категорически отказалась его слушать. Какие же ужасные тайны он, по их мнению, мог носить с собой? Впрочем, это могло быть самым обычным совпадением. Элеонора вряд ли могла знать, что внутри него вызывали скорбь еще три человека, ожидающих того, чтобы их тоже проводили в последний путь. Он вышел из машины, рассеянно продолжая думать о своем и подошел к багажнику, чтобы вытащить оттуда ее дорожную сумку. Открыв багажник, Палмер в ужасе посмотрел внутрь. Его изумленному взору предстал не «порше», который ему приходилось видеть в машине Джека Рафферти, а самый обычный двигатель «фольксвагена» с огромным вентилятором сзади. — Это не машина Джека! — удивленно произнес он. — Ее просто-напросто где-то арендовали. Значит, что? Между Форелленом и полковником нет никакой связи? Подошедшая к нему Элеонора со вздохом сожаления тихо сказала: — Я же говорила тебе, он твой друг. Настоящий друг. В отличие от меня… — Именно поэтому Фореллену было так трудно следовать за нами? Изо всех сил стараться нас не перегонять? — У тебя впереди целая жизнь, чтобы разобраться во всем этом. Спокойной ночи. Kommst du mit mir, Tanyushka. [102] — Нет-нет, подожди, — остановил ее Палмер. Она покачала головой. — Что умерло, того уже не восстановишь. Это произошло в то утро, когда я довезла тебя до франкфуртского аэропорта и посадила на самолет до Нью-Йорка. К тому времени я уже предала тебя! Могла ли я после всего этого тебя видеть? — Значит, ты и не собиралась встречаться со мной после моего возвращения? Значит, все твои обещания были лживыми? Лживыми с самого начала и до конца? — Да, лживыми. — Что из этого было известно твоим родителям? — Ничего. Ровным счетом ничего. Кроме того, что я не хочу, чтобы ты меня искал. Он с треском захлопнул крышку багажника. — Нет, я этому не верю! Не верю, чтобы ты везде и во всем мне лгала! |