Онлайн книга «Огненное погребение»
|
Валерьян, молодой штрих, лет двадцати, а по уму еще моложе. С ним произошла глупая история: за компанию с друзьями полез в какой-то гастроном, было их десять человек, нашли одного, по отпечаткам, тот всех сдал, всех и закрыли. На следствии Валера держался стойко, все отрицал и остался сидеть один, а дружки его, раскаявшись и свалив всю организацию на него, гуляли на подписке. Телосложения он был дохловатого, вначале втирал, что занимался боксом, а потом Уголек провел с ним квалификационный спарринг в прогулочном дворике, по результатам которого время от времени давал ему отеческие подзатыльники как разоблаченному обманщику. Ну и я, здоровый взрослый долбоеб, ожидающий суда и законную пятерку. Варили чифир, играли в карты, в нарды, в шашки, во что угодно. Потом нам загнали телевизор, на время стало веселее. Телевизор ловил только две программы и быстро остопиздел. Мусора отшмонали машину, и все книги пошли на костер – варить чифир. Книга – это бумага. Кастанеде было бы приятно узнать, что его книгу употребили для изготовления наркотика. Как-то за чифиром Валерьян высказал мысль, что неплохо бы ему закосить на дурку. Донецкий посоветовал ему не косить, просто добиваться экспертизы, все и так будет нормально. Адвокат у Валерьяна был государственный, ничего добиваться он не собирался, да и вообще в тюрьму не приходил. Тут-то у меня появилась мысль. Поразвлечься. Слегка. Выйдя с Угольком померзнуть на прогулке, я рассказал ему свой план, он сразу же согласился, мы распределили роли, согласовали текст. К тому времени так подморозило, что мы спали уже по очереди, двое спали, натянув на себя все теплые вещи и укрывшись двумя одеялами, а двое тусовались на трех квадратных метрах. Первым с Валерьяном заговорил я. – Слышишь, ты серьезно хотел на дурку закосить? – Ну, я ж не балабол какой-нибудь! – Да не кричи, услышат. Слушай сюда. Ты пацан путевый, я тебе помогу. Давай плети коня, веревочку. Только толстую, чтобы не порвалась. Видал, над дверями есть вентиляция? – я показал на квадратную дырку в стене, перекрещенную арматурой. – Там решетка прочная, выдержит, привяжешь и повесишься, встанешь на тазик, прыгнешь – не бойся, ты худой, шею не сломаешь. – Ну и что будет? Я вешаться не хочу! – Да тихо, услышат. Я спать не буду, сниму тебя, когда ты слегка удавишься, с понтом я проснулся от шума, кипиш засажу. Мусора сбегутся, тебя на дурхату кинут. Самоубийц всех на экспертизу отправляют, по-любому. – А на экспертизе? Что там делать? – Скажешь, что жить не хочешь, все кончено, нет тебе прощения, будущего нет… – Думаешь, пролезет? – заинтересовался Валерьян. – Поверь мне, ты ж не убийца, тебя доктора пожалеют, – я сказал все это тоном, которым говорят уголовные авторитеты, фалуя кого-нибудь кинуться под танк, и «поверь мне» – это было из той оперы. – Ну, хорошо, давай делать, – легко согласился Валерьян. Слишком легко. – Ты только, смотри, другим не рассказывай, если выплывет, что это постанова, кумовья и тебя, и меня в карцере сгноят. Ну и отпиздят, убьют в говно, – драматическим шепотом я дал ему последнюю установку. – Да я могила, ты ж меня знаешь! – Валерьян чуть не сказал «всегда готов!». – Тихо, не волай, крути коня. Валерьян начал плести трос, распускал носки, свитера, еще что-то из одежды. Получалось что-то вроде парашютной стропы, только пестрое, белое с черным. На другой день я лег спать, лежал под двумя одеялами и прислушивался, а Уголек с Валерьяном бодрствовали. – Слышь, ты, зимагор, ты там что-то про дурку мямлил? – с глубоким презрением сказал Уголек. – Ну да… – А потом с Вованом сговорился вешаться? – А ты откуда знаешь? – Дурак ты, разве в таком холоде уснешь? Слышал ваш базар. Эх ты, черт, закатай вату. Кого ты послушал? На что ты подписался? И коня уже вьешь, дурак. – Да хватит тебе гнать, Уголек! – попытался возмутиться Валера. – Тихо, ты, а то прорежу по тыкве, не буди этих, – думаю, что Уголек презрительно махнул рукой в нашу с Донецким сторону. – А что, не пролезет? – в полголоса и уже совсем другим тоном спросил Валерьян. – Пролезет, охуенно пролезет. Ты с кем связался? С Вованом? Ты на него посмотри. Беспредельная рожа, махновец, автоматчик. Да у него руки по локоть… Ты видел, как он тащится, когда в кино кого-то замочат? У него от этого чуть ли не балда встает. Он тебя не снимет, баран ты! – Да как это? – Да так это! Посмотрит, как ты подыхать будешь, тягу выхватит, потом дрочить будет по мнению. А если что – так с него и спроса нет, скажет, что хотел для достоверности, чтоб ты подольше повисел, не рассчитал, что ты так быстро хвоста сломишь. Да кто за тебя и спрашивать-то будет? Ты турист тут, в доме нашем. – Да нет, он, вроде, нормальный, – в голосе Валерьяна появилось сомнение. – Нормальный? Да, конкретный ты зимагор, и на хуя ты только в тюрьму садился? Жил бы себе дома, пирожки бы мамкины жрал. Да таких «нормальных» делать надо. Развелось «нормальных», автоматные рожи, понакачивали себе шеи, бля, «нормальные»… Ты слушай меня, я всю эту хуету знаю от и до. Вешаться нельзя, надо делать по уму. – Как делать? – Валерьян не хотел ссориться с Угольком и решил его послушать. – Вскрываться. Ляжешь на шконку, накроешься одеялом и мойлом себе покоцаешь вены, на руках и ногах. Ты надо мной спишь, я увижу, что кровища мне на шконку течет, и вайдот подыму. Понял? – А если мусора поймут, что это понты? – Фраерюга, пока кровь через одеяло просочится, пока корпусной придет, пока фельдшер – ты уже будешь без сознания, а в санчасти тебя откачают. – А если не успеют? – Откачают, я так раз пять делал, видишь, все руки покоцаные? – Ну, давай так делать, – легко согласился Валера. Опять слишком легко. – Смотри, Вовану не втусуй. Нехуй мне с ним сейчас заводиться, а он еще свое получит, отвечаю. Я тебя по кентам предупреждаю. – Спасибо, Уголек. – Да хуйня, ты пацан путевый, только тупорылый, шо сто подвалов. На той неделе будем делать, хай сначала твоя бабка дачку загонит. Через день я спросил у Валерьяна, готов ли конь. Валерьян мялся, мычал, пытался съехать, а потом признался мне во всем и Уголька сдал. – Так это Уголек тебе посоветовал вскрыться? – Ну да, он и мусорам подкричит. – Да, Валера, я думал, у тебя хоть немного мозгов есть. Ошибся я. – Почему? А вдруг я удавлюсь по-настоящему, может же так случиться? |