Книга Дочь пирата, страница 34 – Роберт Джирарди

— Я человек. Такой же, как вы, — ответил Уилсон и поразился тому, насколько окреп его голос. — Я родился, как вы, и умру, как вы. Мир — очень странное место. Это все, что я хотел сказать.

Он взглянул на Крикет. Отливающие медью волосы развевал океанский бриз. Уилсону внезапно вспомнился пансионат на Азорах. Даже в этом ужасном окружении, при всей своей подлой, уродливой душе, Крикет была прекрасна.

— Какая-нибудь профессия у вас есть, попутчик? — задал наводящий вопрос Шлюбер. — Что-нибудь такое, что могло бы пригодиться Братству?

— У меня степень по сравнительной литературе. Кроме того, я не закончил стажировку по древней антропологии в Ашлендском колледже, Бьюфорт. И выдержал почти все экзамены на степень магистра археологии Американского континента там же. Я могу отличить хорошую книгу от плохой. Говорят, я умею ладить с детьми. И я способен датировать черепок эпохи до испанских завоеваний в пределах пары сотен лет.

— Достаточно, — прервал Пейдж. — Мы узнали все, что хотели.

Краешком глаза Уилсон видел тусклый винтовочный ствол и ритуальные шрамы на потном черном теле Мустафы. Он повернул голову в сторону моря и попытался вызвать чувство собственного достоинства. Но от страха горизонт показался ему красным, и он почувствовал, что сейчас грохнется в обморок.

— Уилсон!

Это был голос Крикет, вслед за ним раздался стук упавшего стула.

Уилсон взглянул перед собой. Крикет стояла у стола, позади нее лежал вверх ножками стул. Крикет склонилась над отцом, как богиня — над горгульей. Пейдж поскреб темечко:

— Что, дочка?

— Он мой, — сказала Крикет. — Я заявляю о своем праве на него.

Пейдж бросил на Уилсона злобный взгляд и грубо схватил Крикет за руку.

— Не пытайся разжалобить меня, девочка! — зашипел он. — Чувства опасны для людей нашего типа. И вообще, ты нарушаешь устав! Членство в Братстве не предоставляется по причине личных симпатий. У нас нет иного выбора, кроме как бросить этого человека акулам.

Крикет резко высвободила руку:

— Нет! На нем мое клеймо. Вспомни параграф двадцать первый, раздел седьмой.

Она быстрыми шагами подошла к Уилсону и разорвала на нем рубашку.

— Вот! — Она указала на его плечо, где розовела буква «С» [21] .

— Шлюбер? — процедил пират сквозь зубы.

Немец принялся щелкать компьютерными клавишами:

— Я меняю базу данных, сэр. Подождите. Ага, нашел. Раздел о добыче, пункт шесть. «Любая добыча на борту захваченного судна, или отложенная на борту судна, или отмеченная членом Братства особым знаком и подписью до захвата судна…»

— Ну и что? — Пейдж ударил кулаком по столу.

— Боюсь, она права, капитан, — сказал Шлюбер и впервые посмотрел с любопытством на Уилсона. — Ваша дочь знает устав. Этот человек принадлежит ей.

Обстановка в каюте Крикет на борту «Шторм кар» включала узкую койку, стальную раковину, кусок обюссона [22] на полу и кресло со спинкой в форме веера, обитое красной марокканской кожей, в которое устало плюхнулся Уилсон, как и подобает человеку, только что спасенному от привидений. Через единственный иллюминатор ярко светило послеполуденное солнце.

— Ну, давай суди меня, — сказала Крикет, задраив за собой люк. — Но учти: тогда ты не узнаешь, почему моя жизнь сложилась таким образом. А сколько было вариантов!

Уилсоном овладела немая радость из-за того, что он остался жив.

— Воды! — единственное, что он смог прохрипеть пересохшим ртом.

Крикет на миг оцепенела:

— Извини за рассеянность. Я думала, ты считаешь меня монстром.

Она достала откуда-то кофейную чашку и наполнила коричневой водой из-под крана. Вода на вкус была ржавой, но Уилсон не обратил на это внимания.

— Задрай люк, никому, кроме меня, не открывай, когда я уйду и принесу что-нибудь съестное, — сказала Крикет.

При мысли о том, что придется покинуть кресло, у Уилсона закружилась голова. Он сомкнул веки и прислушался к себе. Ритмичное покачивание корабля отдавалось болью в костях. Открыв глаза, он снова увидел Крикет. Она поменяла гардемаринский наряд на тенниску и джинсы. В зеленых глазах золотыми огоньками светилась озабоченность.

— Хочешь поесть?

Уилсон согласно кивнул и с трудом подался вперед. Крикет поставила ему на колени синий пластмассовый поднос: бутерброд с поджаренным сыром, большой маринованный огурец, кучка картофельных чипсов и высокий стакан лимонада, запотевший от жары.

— Это из настоящих африканских лимонов, — пояснила Крикет. — Отличная вещь. Пей медленно.

Уилсон, прихлебывая лимонад, съел полбутерброда. Острый сыр имел устойчивый запах, впрочем, довольно приятный.

— Это козий сыр, — сказала Крикет. — У нас на острове есть только козы да парочка овец. Коров нет. Коза питается отбросами, а их тут полно.

— Остров?

— Я тебе все расскажу, когда мы сойдем на берег, — посулила Крикет и дала ему целую коробочку аспирина.

Он принял три таблетки и вскоре почувствовал себя лучше.

— Ну, как ты теперь?

— Неплохо, если учесть, что я только что избежал верной смерти.

— Я знаю, ты измучен и, похоже, до сих пор находишься в шоке, но мне не хочется… — Она подошла к иллюминатору, потом вернулась и села по-турецки на койку. — Уилсон, я не монстр.

— Ладно, ты не монстр, — согласился Уилсон. — Но ты ничем, черт побери, не лучше. Ты пиратка.

— Отчасти. — Крикет посмотрела на него исподлобья. — Я всего лишь женщина, которой пришлось принять несколько злосчастных решений. Я попала в эту жизнь, как в ловушку.

— А как насчет капитана Амундсена? Это что, тоже одно из твоих злосчастных решений?

Крикет прикусила губу и отвела взгляд в сторону.

— Я ходила к нему вчера ночью, — проговорила она тихим голосом. — Они держали его в трюме, привязав к паровой трубе так, что он не мог ни сесть, ни лечь. Я отвязала его, дала поесть. «Присоединитесь к нам на некоторое время, — сказала я ему. — Когда отец предложит вам работать на Братство, соглашайтесь. Через несколько лет, когда они перестанут следить за вами, у вас появится шанс бежать». Ты знаешь, что он сделал в ответ?

— Догадываюсь.

— Он выплюнул то, что жевал, прямо мне в лицо. Суп из черной фасоли. Эта фасоль застряла у меня в волосах. Капитан фактически сам прыгнул с той доски, Уилсон! Может быть, он хотел что-то доказать, может быть, он устал от жизни и хотел уйти из нее как мученик. Но выбор у него все-таки был.