Книга Вкус "лимона", страница 9 – Леонид Головня

– Бумага из Киева прилетела. Тут другой формат листа, не напасусь никак.

– Мама, я летчика люблю! – пропел-сострил Алабышев и пошел за дамой в подвал.

– Не ерничай, новобрачный! Чего тебе не валяется в субботу с молодой-то бабой? И между прочим, нехорошо уводить жену у своего приятеля! Японец столько для тебя сделал.

– Уже болтают, – сказал Алабышев самодовольно. – Японца не поймешь. То сама любезность, то «я – занят, потом!».

– Ревнует, значит!

Длинное помещение занимало два стола, беспорядочно загруженных кипами бумаг. На одном из столов ютилась отодвинутая к стене, старая русская машинка «Москва».

Хозяйка офиса, не стесняясь, принялась переодеваться.

– Уф! – выдохнула она, освобождаясь от брюк и каблуков, накидывая потертый халат и превращаясь из дамы в расплывшуюся тетку. Тетка выбрала из стопки голубую папку и протянула Алабышеву: – Держи! Эти готовы.

Алабышев достал из сумки скоросшиватель и передал ей. Тетка листанула документы.

– Солидный клиент, – сказал Алабышев, глядя на непроницаемое крашеное лицо.

– Провинциальные российские загсы по три месяца не отвечают, архивы – и того дольше, – проворчала женщина.

– Полин, мы ведь всегда понимали друг друга, – произнес он многозначительно.

– Дорогой мой, так то стоит…

– Само собой разумеется. – Алабышев протянул конверт.

Полина пересчитала деньги.

– В любом случае пару недель надо.

– Подходит.

Коле тем временем надоело ждать. Услышав, что шум душа затих, он шагнул в коридорчик и остановился перед дверкой в маленькую комнатку, не предназначенную для служебного пользования. Все пространство комнатки занимала широкая кровать, на которой вздыбилось колом цветное одеяло. Подушки валялись на полу. Вместо тумбочки между окном и кроватью втиснулся мольберт с недописанной картиной.

Перед мольбертом на раскладной табуретке разместился соблазнительный для Коли объект – распаренная, завернутая в простыню дебелая русая молодуха. Под тонкой простыней угадывались легкая полнота тела и тяжелые груди. Крутое белое бедро было выставлено словно напоказ. Молодуха водила по картине кисточкой.

Коля оценил представшую перед глазами «живопись», и как-то сразу исчезла усталость от ожидания.

– Картина продается?! – нарочито гаркнул он.

Молодуха завизжала от испуга, будто ее режут, прикрывая простыню на груди руками. Но, рассмотрев незнакомца и осознав суть вопроса, она кокетливо заулыбалась.

– Напугали как! Вы живописью интересуетесь?

– Я люблю именно такие вот сексуальные сюжеты.

– Что вы видите в моем творчестве сексуального?! – неестественно рассердилась девица. – Это же романтизм. Томление чувств.

– Вы слишком откровенно их томите, – сказал Коля, изображая знатока.

– Как это?

– Что вот там? – Коля указал на два розовых дерева у беседки.

– Яблони в утреннем свете.

– Не-ет, – Коля отрицательно замотал головой и уставился на ее грудь.

– Ах, прекратите! У вас воспаленное воображение. – Молодуха заерзала на своем сиденье.

– Что тут плохого? – интриговал Коля. – Ваша чувственная натура самый обыденный объект делает нежным и привлекательным!

«Натура» сообразила, что обличать потенциального покупателя невыгодно, – надо, наоборот, его очаровывать.

– Конечно, ничего плохого тут нет. Скажу вам честно, я рада, что существуют такие ценители живописи, как вы. – И она призывно сощурилась.

«Ценитель» оправдал ее надежды.

– Сколько стоит полотно? – деловито спросил он.

– На экспозицию я выставлю за пятьсот, но если берете по готовности, отдам за триста.

– Я, пожалуй, сначала возьму ту, поменьше, за двести, прямо сейчас, – указал он пальцем в угол. – В ней больше соблазна. Можно посмотреть поближе?

– Проберитесь по стене и смотрите.

Коля полез вдоль кровати, перешагивая через подушки.

– На той, что вы пишете, хотелось бы увидеть что-нибудь мужское, – добравшись в угол, словоблудил он. – Вы, вероятно, слишком молоды, мало опыта.

Художница, как застенчивая дева, потупилась в пол, переваривая комплимент. Затем подняла глаза, оценивая достоинства Колиной фигуры, и отвернулась со вздохом.

– Вы ведь еще не заселяли вашу недвижимость. Так? – продолжал в том же духе Коля. – Мне бы хотелось на той лавочке под сиренью у беседки оказаться.

– Вообще-то это пейзаж.

– Ну и что? Пусть пейзажем остается! Хотите, я буду позировать вам? – сымпровизировал он, доставая деньги.

Дева напрягла мышцы бровей.

– Возможно, но надо искать композицию, – авансировала она Колины надежды и добавила, изобразив презрение ко всему материальному: – А деньги моему любимому мужу передайте.

Любимый муж с пакетом продуктов вбежал по узкой лесенке офиса, вошел в комнатку, бросил сумку на кровать и выставил из пакета на подоконник бутылку водки.

– Веруньчик! – пропел он слащавым голосом и игриво притиснулся к женщине сзади. – Я вернулся. А ты все работаешь! Хотели же субботу и воскресенье поваляться.

Молодуха сладко потянулась и промурлыкала:

– Тут у тебя клиент.

Алабышев выпрямился и увидел Колю. Игривое настроение сменилось на раздраженное.

– Тебя пригласили на какой день? – спросил он грубо.

– Меня никто не приглашал, – огрызнулся Коля. – Я – по рекомендации Едлина.

– Он картину купил, – сладко пропела Веруньчик. – Второй интересуется.

Раздражение на лице Алабышева преобразовалось в хищную гримасу.

– Умно поступил. После выставки картины резко поднимутся в цене.

Он схватил сумку и махнул Коле рукой следовать за ним. В офисе Алабышев согнал со стола кота и деловито спросил:

– Давно Едлина видел?

– Вчера. Он просил долг тебе передать. Двести долларов. – Коля протянул деньги.

Алабышев взял и пошелестел двумя бумажками:

– Только двести?

– У меня больше не было.

– Так он у тебя одолжил! Ну, жук! Он что, дома?

– Дома, – ответил Коля, не понимая удивления собеседника.

Хозяин кабинета взял телефон, набрал номер.

– Остальные когда? – спросил, не здороваясь.

– Я тебе клиента послал, – сказала трубка. – Из моего процента возьмешь остальные.

– Ладно.

Отключившись, он посмотрел на Колю. Тот указал взглядом на деньги: