Онлайн книга «Скандал»
|
– Да, умом я понимаю, что под наркозом больно быть не должно, но… стоит вообразить, как скальпель вонзается в это маленькое тельце, как из раскрытой груди течет кровь… Она вновь бессильно прикрыла глаза. Ее губы едва заметно шевелились, как у монахини во время службы. – Вы молитесь? Вы? – удивленно спросил Сугуро. – Да, не могу не молиться. Глупо, конечно. К тому же это не мой ребенок… – После чего, точно впервые заметив, спросила: – А как вы узнали, что сегодня я здесь? – Вчера позвонил в ординаторскую, и мне сказали. – А, понятно… Сугуро хотел было спросить о смерти Мотоко Итои, но осекся. Женщина, которая сейчас была перед ним, не имела ничего общего с той, которую он угощал в китайском ресторане. Женщина, поступившая в волонтеры, чтобы выхаживать больных детей, окружая их материнской любовью. Он присел возле, но мать даже не посмотрела в его сторону. Все ее внимание было приковано к операционной. Коридор был погружен в тишину, и только красная лампочка над дверью казалась живой. Мать ребенка и Нарусэ сидели с закрытыми глазами. Губы Нарусэ безостановочно шевелились, но, разумеется, он не слышал, о чем она молилась. И это та самая женщина, которая стимулировала свою супружескую жизнь, воображая, как запертые в лачуге дети горят вместе с матерями! Да и к кому обращает она молитвы? Глядя на нее, Сугуро чувствовал, что ему становится не по себе. – Я ухожу, – он тихо поднялся. Нарусэ, приподняв веки, едва заметно кивнула. Стемнело еще до наступления сумерек. Наверно, из-за смога и густого тумана. В такие вечера даже в переулках Кабукитё было мрачно и тоскливо, только доносились откуда-то заунывные крики продавца жареных бататов. Неоновые огни расплывались, закрывающее колени шерстяное одеяло заметно отсырело. Хина Исигуро, нагнувшись, поменяла положение портативной грелки на коленях. В этот момент кто-то остановился перед ней. – Что вам угодно? Рисунок карандашом? Акварель? – спросила Хина усталым голосом, глядя на полы дождевика и кончики стоптанных ботинок. – Так вот где вы познакомились с Сугуро? Подняв голову, она узнала репортера, бывшего на том приснопамятном банкете, с которого ее позорно выгнали. Он смотрел на нее нагло, сунув руки в карманы. – Отвяжись! – Не груби! Это не для печати, успокойся. – Если не нужен портрет, не маячь передо мной. Ты мне мешаешь работать. – Ну ладно, раз так. Изобрази-ка меня карандашом. Хина молча приступила к делу. – Не сердись, послушай, – заговорил Кобари, глядя на нее сверху вниз. – Я верю, что ты встречалась с Сугуро в Синдзюку Честное слово. – Не двигайся! Трудно рисовать. – После того, что ты мне рассказала, я навел о нем справки. Всплыло много любопытного. – Мне плевать. – Ну ладно, только два вопроса. Что связывало покончившую с собой Мотоко Итои и Сугуро? И еще, у Мотоко была близкая подруга, пожилая женщина. Она знакомая Сугуро? Рука, державшая карандаш, замерла. Но, как он ни наседал с вопросами, Хина упорно хранила молчание. Не утерпев, Кобари заглянул в неоконченный рисунок. – Какой ужас! – воскликнул он с неподдельным разочарованием. – Чем недоволен? – Какая озлобленная рожа! Неужто я такой урод? Взглянув на опухшее лицо репортера, Хина не смогла сдержать смеха. – Если тебя интересует исключительно внешнее сходство, иди к другим художникам. Мы считаем, что портрет должен выражать внутреннюю сущность человека. – И это моя сущность? – Сам человек не знает своего подлинного лица. Каждый из нас видит себя в наилучшем свете, кичится собой, надевает маску и принимает ее за свое подлинное лицо. Взяв шерстяное одеяло, она встала; зажатая между одеялом и коленями грелка выскользнула. – Но все-таки в моем случае ты явно перестаралась. Кстати, на вашей выставке был портрет Сугуро. Мне показалось, вы попали в точку. В его лице есть что-то похотливое, грязное. И это проступает на портрете. – Ты был на нашей выставке? – Хина впервые взглянула на Кобари дружелюбно. – Да, – кивнул Кобари. – Тебя там, правда, не было… Но я видел Сугуро, беседующего в кафе перед галереей с пожилой дамой. Это была она – подруга Мотоко Итои… И вот теперь Мотоко мертва. – Откуда ты знаешь? – О ее смерти? Об этом же писали в газетах! – Мотоко счастливая, умерла, как хотела. Но откуда тебе известно о мадам N? Кобари решил, что лучше честно во всем признаться. Выслушав его объяснения, Хина посмотрела на него удивленно: – Почему ты так ненавидишь Сугуро? – Почему? Я и сам не знаю, – сказал Кобари, пытаясь отшутиться. – Прежде всего я вижу в Сугуро типичный образец насквозь фальшивого современного писателя. Согласись, в наших писателях есть что-то сомнительное, не вызывающее доверия. Какие бы возвышенные, глубокомысленные вещи они ни изрекали, неизменно напрашивается вопрос – не является ли этот писатель самозванцем. Так ведь? Вот почему Сугуро мне неприятен. – Разве нельзя то же самое сказать обо всех людях? Ты сам ничем не лучше! – насмешливо сказала Хина. – Ты узнал в Сугуро самого себя и возненавидел. – Жестокая! – кисло улыбнулся Кобари. – Может, ты и права. Но между нами существует одно различие. Я, как видишь, нищий писака, а у него масса поклонников, повсюду трубят о его выдающихся произведениях, и все, что он говорит, считается истиной в последней инстанции… – Да ты просто завидуешь! – И это тоже есть. Но вот еще что: в отличие от других писателей, Сугуро христианин. Я знаю одного парня, который, начитавшись его книг, крестился. Великая сила слова! – И поэтому… – Если правда, что он говорит и пишет одно, а в жизни поступает прямо противоположным образом, то долг журналиста – сделать это общественным достоянием. Я так считаю. – Правдолюбец! Ну конечно же, это кредо газетчиков – выискивать чужие прегрешения, умалчивая о своих. Кобари сделал вид, что не заметил иронии в ее голосе. – Кстати, на вашей выставке была большая картина под названием «Звероподобный мир». Множество голых мужчин и женщин, слившихся со змеями, жабами, богомолами… На меня она произвела сильное впечатление. – Это… это я нарисовала. – Она, казалось, обрадовалось, но тотчас на ее лице выступил румянец, как у маленькой девочки: – Ты понимаешь, что такое эстетика безобразного? Это наш художественный принцип. Для ортодоксальных художников все в мире делится на красивое и уродливое. Первое может служить объектом для изображения, а второе – ни в коем случае. Мы же считаем, что в любой самой безобразной вещи есть своя красота, и задача художника – найти ее. Понимаешь? |