Книга Блуда и МУДО, страница 54 – Алексей Иванов

– Я, – высокомерно пояснила Наташа, – сделала вывод, что, когда я буду замуж выходить, я фату уберу назад, за спину, чтобы лицо было открытое.

Упыри дружно захохотали, хватаясь друг за друга.

– Паца, Ландышева замуж собралась! – заорали они. – За Пектусина, наверное!…

– Я вам не Пектусин! – строго возразил Серёжа Васенин.

– Зачем же смеяться? – урезонивала упырей Милена. – Все вы, когда вырастите, обязательно женитесь…

– Не женимся! – возмутились упыри.

– Вы за всех не говорите! – мрачно отрезал Гершензон. – Вы-то сама вот чего не женитесь? Женитесь вон на Брилыче. Он же вчера вас через речку на руках перетаскивал!

Брилыч – значит Борис Данилыч (в переводе с упырьского языка). Милена покраснела, избегая моржовского взгляда.

– Во-первых, женщины выходят замуж, а женятся мужчины, – деликатно сказала она. – А во-вторых, сейчас речь не про меня.

Моржов ухмыльнулся – образ Милены в его глазах напряжённо задрожал, пытаясь предотвратить превращение в мерцоид. Моржов давно заметил, что мало какая женщина может устоять при намёке на свадьбу, фату, венчание… Но сам Моржов, соблазняя девок, никогда не пользовался враньём о женитьбе. Не из-за какой-то там честности, а потому что в браке для него не было ничего эротичного. Моржов знал единственный момент эротики в супружестве – когда невеста стояла у алтаря. Но и здесь притягательность девушки для Моржова заключалась лишь в ожесточении соперничества. Причём вовсе не с женихом.

И не с богом. В бога Моржов не верил. Бога нет, он давно уже лопнул со смеху. В браке Моржову соперником была сама церковь. Это она придумала брак – способ отучения от вкуса победы. Это она сама хотела венчания с Моржовым – с виртуальным соитием в форме молитвы и с оргазмом в форме благодати. Её гонение на блуд было для Моржова гневом на супружескую измену, а вовсе не охранением общества, построенного из браков, как из кирпичей. А самым страстным супружеством было монашество. Поэтому брак для Моржова был концом любого интереса, и Моржов отвернулся от Милены, не мешая ей разбираться с упырями.

– Зачем вы обижаете Серёжу? – сменила тему Милена.

– Да потому что он за Ландышевой бегает! – завопили упыри.

– Ну и что? – сказала Милена. – Наташа очень хорошая девочка.

– Уж получше вас, дураков, всех вместе взятых, – подтвердила слова Милены и сама Наташа.

– С бабами только бабы дружат, понял, Пектусин? – крикнул Гершензон. – Тем более с этой Дюймовочкой!

– Тихо-тихо!… – Милена замахала руками. – Успокойтесь!… Если уж у нас начался такой разговор, давайте ответим на третий вопрос: что каждому из вас не понравилось в себе и в товарище? Что мешает вам стать успешными людьми?

Гершензон подумал и заговорил первым:

– Мне не нравится, что Пектусин, как баба, за ручку ходит.

– А какая тебе разница? – смущённо удивился Серёжа Васенин.

– Ходи с Костёрычем! – завопил Ничков, нашедший новый повод оскорбиться. – Он твой руководитель! А Дрисаныч – наш!

– Он вам папочка, что ли? – презрительно спросила Наташа.

– А ты вообще молчи, Дерьмовочка! – продолжал бушевать Ничков. – Только тебя всегда и слушают!

– А ты говори чего-нибудь умное, тогда и тебя слушать будут, – спокойно парировала Наташа, не отрываясь от венка.

– Мильмитревна, чо она везде лезет! – подпел Ничкову Чечкин.

– Она ваще заколебала! – неистовствовал Ничков.

– Она всегда самое хорошее себе загребает! – крикнул Гонцов. – Вчера конфеты давали – нам с паца мятые, а Дерьмовочке целые!

– Она на кухне не дежурит!…

– Почему Ландышевой можно после отбоя с вами сидеть, а нам у костра с Дрисанычем нельзя? – здраво спросил Гершензон.

«Потому что Милена на веранде чай пьёт, а Дрисаныч у костра пиво хлещет, – подумал Моржов. – Вот и нельзя с ним сидеть».

– Она же девочка! – неубедительно пояснила Милена.

– Ну и что! – гневно ответил Гершензон. – Просто потому что она всегда с вами, а мы с паца самостоятельные, вот нам и нельзя!

Упыри дружно поддержали Гершензона.

– Тихо, тихо!… – беспомощно успокаивала упырей Милена, тревожась за целостность своей технологии. – Мы ведь должны не просто так оскорблять друг друга, а должны выяснять, что в нас мешает нам быть успешными!… Вы забываете цель разговора!

«Почему это упыри забывают цель? – не согласился с Миленой Моржов. – Всё в теме. Ведь что такое быть успешным? Если попросту – то получать сверхприбыль. А сверхприбыль возможна лишь в реалиях общепринятых ценностей. Так что кому получать мятые конфеты, а кому держать Дрисаныча за руку – это вполне борьба за свою успешность в её нынешнем понимании упырей».

– Она вообще от паца крысит! – объявил про Наташу Ничков.

– Дерьмовочка от учителей закрысит, а потом Пектусину отдаёт! За то, что он ей сумку носит! – поддержал Ничкова Чечкин.

Наташа повертела в руках венок, словно раздумывая, не шлёпнуть ли им Ничкова и Чечкина по рожам, но решила поберечь свой труд, а ответить словами и персонально:

– Ты молчи, тормоз. И ты молчи, макака.

– Ты кого так назвала?… – подлетели Ничков и Чечкин.

– Тихо же!… Успокойтесь! – беспомощно взывала Милена. Её педтехнология сыпалась и сыпалась.

Наташа требовательно взглянула на Серёжу Васенина.

– Вы к ней не лезьте, поняли? – хоть и срывающимся голосом, но решительно заявил Серёжа.

– Она крыса, а ты стукач, – злобно ответил Гершензон.

– Он стукач! Стукач! – заверещал глупый пиротехник Гонцов.

– Когда это я стучал? – оторопел Серёжа.

– Ты дрова пиздить с паца не ходил! – сурово обвинил Ничков.

– Мальчики, что за слова!… – слабо ахнула Милена.

– Так ведь не настучал же я на вас! – крикнул Ничкову Серёжа.

– Ты Дрисанычу сказал, что мы хотим на колокольню залезть!

– Дмитрий Александрович и так знал! Чечкин сам об этом на всю деревню орал!…

– Ты Перчатке мой тайник с бомбой выдал! – крикнул Гонцов.

Моржов вспомнил историю с обнаружением упыриного схрона. Перчатка – это Розка. Видимо, упырей потрясло, что Розка моет посуду в перчатках, вот и придумали кличку.

– Я не выдавал тайник! – отчаянно защищался Серёжа. – Я не стучал! Вы вообще не говорили мне, где бомбу спрятали!

– А кто тебе, стукачу, скажет? – гордо хмыкнул Ничков.

– Это не он, – неохотно признал невиновность Серёжи Гершензон. – Это Чечен, дурак, сам в тайнике рылся. Перчатка мимо проходила и засекла.

– Ты кого назвал Чеченом?… – заорал Чечкин.