Книга Что сказал бы Генри Миллер..., страница 14 – Дэвид Гилмор

Мы прошли мимо пары забранных решетками кафе, где всего несколько часов яблоку негде было упасть и окутанных сигарным дымом завсегдатаев будоражили задорные гитарные переборы. Потом миновали старомодную аптеку, всю заднюю стену которой чуть не до потолка скрывали ряды полок темного дерева, уставленные массой глиняных баночек с притирками и примочками.

Скоро мы стояли в самом начале улицы у старой гостиницы «Амбос Мундос», где останавливался Хемингуэй.

— Здесь, на пятом этаже, он написал несколько самых плохих своих работ, — сообщил я.

— Его стоит читать? — изобразил интерес Джеси.

— О чем, черт возьми, ты там думал, Джеси? — выпалил я. — Куда тебя понесло с этими отморозками?

Он не ответил. Было ясно, что мысль моего сына суетливо снует в мозгу по всем его закоулочкам, чтобы отыскать хоть мало-мальски убедительный ответ.

— Ну, скажи мне, пожалуйста, — мягко попросил я сына.

— Я думал, это будет что-то вроде приключения. Сигарету выкурить, пива попить в незнакомом городе. Понимаешь?

— А тебе не показалось, что там что-то не то? Ты не задал себе вопрос, почему эти парни были с тобой так любезны в три утра?

— Мне не хотелось их обидеть, — ответил он. (Какой же он еще маленький, пронеслось у меня в голове. Такой высокий мальчик, так хорошо говорит. Как же легко это может ввести в заблуждение.)

— Эти парни всегда делают так, что другие начинают себя считать в чем-то виноватыми. Они все дни напролет только этим и занимаются. Работа у них такая.

Мы прошли дальше по улице. Над головами желтым светом светили фонари, балконы смотрели вниз, на них неподвижно висело сушившееся белье, точно ждавшие кого-то люди.

— Если собрался читать Хемингуэя, — сказал я после паузы, — почитай «И всходит солнце». Еще кое-что из его рассказов. Все остальное у него кажется слегка наигранным.

Я огляделся. В воздухе стоял запах старого, разрушающегося кирпича, с другой стороны авениды Дель Пуэрто было слышно, как волны океана бьются в стену набережной. Открытого бара нигде не было видно.

— Говорят, в Гаване можно получить все что угодно в любое время суток, — проговорил я. — Значит, врут.

В гостинице «Амбос Мундос» портье беседовал с симпатичной девушкой.

По узкой мощенной булыжником улице мы прошли к востоку до ветхих жилых домов пастельных тонов, увитых толстой виноградной лозой. Ярко светила полная луна. Звезд не было — только эта единственная яркая монета посреди черного неба. Идеальная ночь. Мы вышли на площадь, с одной стороны которой стоял приземистый грязновато-коричневый собор, а с другой располагалось небольшое освещенное кафе, причем три или четыре столика были вынесены ближе к центру площади. Мы сели за один из них. Из ярко освещенного чрева кафе возник официант в белом пиджаке и подошел к нам.

— Señores? [17]

— Dos cervezas, por favor [18] .

И вот в четыре часа утра нам принесли две холодные как лед бутылочки пива.

— Мне жаль, что там, у гостиницы, так все получилось, — подал голос Джеси.

— Во всем мироздании есть два принципа, которые нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах, — проговорил я непринужденно (ликуя в душе от того, что мы оказались в нужном месте в нужное время). — Первый из них состоит в том, что ты никогда не получишь ничего путного от подлеца и подонка. Второй гласит: когда незнакомец подходит к тебе с протянутой рукой, он вовсе не собирается становиться твоим другом. Ты меня слышишь?

Нам так хотелось пить, что пиво, казалось, испарилось из бутылок в мгновение ока.

— Давай, может быть, еще по одной? — Я поднял два пальца, чтобы было видно официанту, и пошевелил ими в жарком, спертом воздухе. Официант подошел.

— Как вам удается держать пиво таким холодным? — полюбопытствовал я. — Уж и не помню, когда я так душевно проводил время.

— Qué? [19]

— Все в порядке, по importa [20] .

На высившемся невдалеке дереве защебетала птичка.

— Первая утренняя пташка сегодня, — сказал я, взглянув на Джеси. — У тебя все в порядке с Клэр Бринкман? — Сын напрягся, слегка нахмурив брови. — Ладно, не мое дело, — я расслабленно махнул рукой. — Это я так, чтобы поддержать разговор.

— А что?

— Она выглядела слегка расстроенной, когда мы уезжали, вот и все.

Он с ожесточением свинтил с бутылки пробку. На секунду я представил себе, увидев этот жест, какой Джеси, когда выпивает со своими приятелями.

— Пап, можно с тобой поговорить откровенно?

— В рамках разумного. Без пошлости.

— Клэр, знаешь, она вроде как со странностями. — На лице Джеси появилось выражение, словно ему представилось что-то такое же неприятное, как крыса в новом доме.

— Ты бы с ней был как-то мягче. У нее сейчас не самое легкое время.

С ее отцом, скульптором, я учился в университете. Несколько лет назад он повесился на веревке для сушки белья. Он много пил, болтал, что бог на душу положит, в общем, человек был не самый приятный. Решив на себя руки наложить, он даже не подумал о том, как это отразится на его детях.

— Я знаю эту историю, — кивнул Джеси.

— Тогда держи себя с Клэр соответствующим образом.

Еще одна птичка зачирикала — на этот раз за собором.

— Просто она мне не очень нравится. Я бы и хотел, чтоб было по-другому, но не получается.

— Ты что, Джеси, считаешь себя в чем-то виноватым? Ты так выглядишь, будто спер бабушкино ожерелье.

— Нет.

— Несправедливо злиться на Клэр потому, что она тебе больше не нравится. Хоть я и понимаю, какое это искушение.

— А у тебя было когда-нибудь такое чувство?

— Это разочарование.

Мне казалось, на этом дело и кончится, но складывалось такое впечатление, будто в тот момент Джеси был подключен к теме тоненьким проводком, за который надо было дернуть, чтобы вышло все остальное — чем бы оно ни было. Для этой цели, наверное, вполне подходило молчание.

Небо к этому времени уже окрасилось в густой синий цвет, а по линии горизонта пролегла яркая красная полоса. Удивительная красота царит во всем мире, подумал я. И тут же возник вопрос: так случилось по воле Господа или по совершенно случайному стечению обстоятельств за миллионы и миллионы лет эволюции? А может быть, просто потому, что мысли об этом приходят в голову в четыре часа утра, когда чувствуешь, что ты счастлив?